— Мой муж хотел Даню в военное училище отдать, чтоб офицером стал. Но я — ни в какую! Хватит того, что муж офицер. А еще чтоб и сын? Да ни за что! Это же анафемская работа. Во-первых, офицер, как перекати-поле: сегодня тут, а завтра там… Во-вторых, офицер будто заводная машина: чуть свет встает и в полночь ложится. Да все в поле… да все с солдатами… А если война? Даже подумать страшно. И чтобы я, имея всего одного ребенка, сознательно делала из него военного? Дудки! Пускай учится. Пока есть возможность, пусть учится. Сначала в десятилетке, затем в институте или университете… Так и проучится до двадцати двух или трех. А там вырастет, возмужает, окрепнет, выберет себе работу по вкусу.
Во мне так все и забурлило. Что ж это, и я, как Сана, буду всю жизнь корпеть над книгами? Дедушка будет рыбу ловить, папа солдат обучать, а я буду сидеть без дела? Разве это жизнь?
Нет, не хочу я так жить!
Я чувствую, что ни мама, ни тетя Надя уже ничего интересного не скажут. А солнце склоняется к западу. В такое время хорошо бычки клюют.
— Мама, я уже выспался! — кричу.
— Выспался? — удивляется она.
Я выхожу из комнаты, протирая глаза кулаками:
— Выспался. Мне даже папа приснился.
— Ну иди поиграй с Саной.
— А я не хочу играть. Мне надо чайку кормить.
— Далась она тебе. Сколько труда, сколько сил тебе это стоит. Лучше б книги, как Сана, читал.
Я уже смеюсь:
— Это для меня самое интересное. Я же ее, как доктор, лечу, как повар, кормлю. Мне даже ребята завидуют…
Мама задумывается на минуту.
— Ну иди корми, только не бегай… Ведь до того похудел, что папа тебя и не узнает…
Схватив удочку, я, как теленок, бегу, брыкаясь, к морю. Пускай мама и тетя Надя спорят о том, кем я буду, когда вырасту. А пока что я заядлый рыбак. И у меня свои заботы…
КЕМ БЫТЬ?
Я научился вставать рано, одновременно с солнцем. Теперь уже я и ложился, и просыпался, как дедушка. Стоит ему открыть глаза и потянуться к трубке, как я уже на йогах.
Сегодня дедушка сказал, чтобы я сам нес весло к баркасу. Это мне было по душе. Вот я и взялся за весло, а дедушка взвалил себе на плечи целую охапку пожелтевших сетей.
Мы пришли на рыббазу так рано, что даже Жорка-одессит еще спал. Дедушка бросил сети в баркас, присел на борт и вытащил из широкого кармана трубку.
— Ну как, Даня, полюбилось тебе море?
Еще как! Вот только сказать, как оно мне полюбилось, не могу. Я все время про море думал и, казалось, столько мог сказать о нем, а когда дедушка спросил, все слова разлетелись, как вспугнутая мошкара. И ничего толком не сказал в ответ, только головой покивал: полюбилось, мол, полюбилось…
Да, море мне очень и очень понравилось. Ведь оно такое синее-синее, такое безграничное, веселое… Я даже и не знаю, с чем можно сравнить этот чудесный простор. Вот смотрю на море и думаю: почему такая несправедливость существует на свете? В одном месте столько моря, что и конца-края не видно; прямо-таки чересчур много. А в других местах не найдешь даже залива морского. Если бы хоть немного этого моря — ну хотя бы как до того белоснежного корабля — перелить в белорусские леса! Эх, и обрадовались бы мои друзья-белорусы, и удивились бы!
— Так, может, ты у нас навсегда останешься? — допытывался дедушка.
Я молчу. Над этим надо подумать. Конечно, остаться у дедушки совсем не плохо. Правда, бабушка слишком придирчива, и она, наверное, стала бы мне больше читать нравоучений, чем дедушка. Зато какой дедушка у меня! Рыбак!
А какое море! А Коська! А кино бесплатное на сучьях старой черешни! А морская чайка! Все это такое, что от него трудно отказаться. Но ведь там, в Белоруссии, в военной части мой папа. И мама туда уедет. Разве она может бросить папу одного? Что он без нее будет делать?
Учтя все это, я решил:
— Я лучше буду каждое лето к вам приезжать.
Дедушка будто и не слышит. Молча сосет свою трубку. Только глаза отводит в сторону, словно что-то интересное увидел там, в море. Я понимаю — не понравился мой ответ дедушке. И я добавляю:
— Папа же один там остался.
Дедушка улыбается:
— Это хорошо, что за отца беспокоишься. Молодчина!
Я готов засмеяться от удовольствия: о ком же еще мне беспокоиться?
— Кем же ты собираешься стать, когда вырастешь? — снова спрашивает дедушка.
Вот так вопрос! Что тут ответишь?
Помнится, когда я был еще совсем-совсем маленький, мама купила мне матросский костюм. Синяя рубашка и брючки. И еще настоящая бескозырка. А на ней надпись «Шалун». Я не знал тогда, что это слово написано на моей бескозырке, и очень сердился, если меня называли шалуном.
«Неправда, я — моряк! Я — моряк!» — возражал я.
Еще тогда я решил, что, когда вырасту, непременно стану моряком и буду водить корабли в море.