— Вот у меня сынок! Аскольд мой. Очень и очень одаренный ребенок. Просто, если пользоваться научной терминологией, — гениальный ребенок. У него же слух! Ну, не слух, а просто шедевр, просто исключительный слух! Я, как мать, — а кто же лучше матери знает своего ребенка? — как мать, знаю, на что способен мой Аскольд. Из него получится блестящий музыкант, дирижер, в крайнем случае — музыковед. Я знаю: мой мальчик совсем не приспособлен к физическому труду. Такой труд, если хотите, просто противопоказан ему. Он — мальчик болезненный, ну, словом, он такой особенный, исключительный, как и все талантливое и гениальное. Он совсем не похож на других. Он даже играть не может, как другие дети играют. Он если и играет, то так, знаете, ответственно, с чувством собственного достоинства…
Моя мама и тетя Надя, переглянувшись, вышли из комнаты. Асикова мама не придала этому значения. Она обращалась только к моей бабушке:
— И я вам скажу… простите, не знаю, как вас зовут… я вам скажу, что очень рада, очень рада, что для таких детей будут специальные школы. Это меня вполне устраивает.
Бабушка, как видно, не знала, как и разговаривать с такой гостьей.
— Но меня одно тревожит, — продолжала Асикова мама. — То, что таких одаренных детей немало, а школ, видать по всему, будет немного. А кроме того, найдутся такие невежды, что без всякого основания будут считать своих детей одаренными и начнут пропихивать их в те школы. Будут такие, честное слово, будут, — уж я это хорошо знаю. Вот и приходится спешить. Еще можно было бы и у моря посидеть, бархатный сезон только начинается. Но я должна ехать. Должна! А то прозеваешь, — а прозевать легко, это я тоже знаю, — и окажется твой одаренный ребенок за бортом. А я не имею права допускать такую оплошность. Это было бы преступление с моей стороны. Одаренные дети принадлежат не родителям, а всему народу. Как видите, мне не до отдыха, не до моря, моя милая, — с огорчением прибавила Асикова мама и, обращаясь уже к дедушке, проговорила: — Так я вас очень прошу — помогите мне вынести вещи на гору.
Дедушка поморщился, отложил в сторону газету.
— Да я б и того… Но… — Дедушка взглянул на солнце: — Времени нету. Сейчас надо в море идти. Мы, мадам, люди занятые, рабочие.
Тут начала давать советы бабушка:
— А вы попросите деда Беззубку. Того, что на воротах сидит, — швейцаром или как там он у них прозывается. Дадите тому старому пьянице на сто грамм, так он вам не то что на гору, — в самую Одессу, на самую станцию отнесет ваши вещи.
— Была я и там! — трагическим голосом произнесла Асикова мама. — Лежит этот Беззубка с синим носом в холодочке и спит. Уже успел налимониться. Я вас очень прошу! — снова обратилась Асикова мама к дедушке.
Дедушка начал собираться в море:
— К сожалению, не могу.
У Асиковой мамы — слезы на глазах. Она поднялась и, тяжело ступая, пошла со двора. Павлик с жалостью смотрел на нее.
— Нигде не встречала таких бессердечных людей, — хныкала она.
Павлик схватил меня за руку:
— Давай поможем! Соберем всех ребят и вынесем.
Мне очень понравилось Павликово предложение. Мы догнали Асикову маму за калиткой.
— Тетя, мы вам поможем. Не волнуйтесь…
Асикова мама не сразу сообразила, о чем мы говорим. Наконец поняв, в чем дело, проговорила взволнованно:
— Ах, какие хорошие мальчики! Ах, какие милые детки! Да я вам на конфеты… я вам на мороженое! Вы меня просто спасете.
— А мы и без конфет, — сказал я. — По-дружески.
И мы с Павликом начали собирать своих ребят.,
НАМ ХОРОШО — МЫ ОСТАЕМСЯ!
Мы со Славиком несем на толстой палке тяжелый чемодан. Славик уже без черной ленты на глазах. Он шел молча, а потом заявил:
— А ну его, мистера Икса. Неинтересно. Если б настоящего нарушителя границы удалось задержать, — вот это было бы дело!
Пот с нас уже просто струится, а мы еще и половины лестницы не одолели. Солнце палит немилосердно. Особенно донимает оно Асикову маму. Она, вся разомлев, несет позади всех разбухшую корзину с персиками и яблоками. При этом она покрикивает на Асика:
— Ты почему идешь словно чужими ногами?
— Жарко.
— Всем жарко! Думаешь, мне холодно?
— Да тяжело мне. Нагрузила меня, как ишака.
Асик еле тащит сумку с книгами и нотами. И зачем он брал с собой столько книг?
— Я тебя нагрузила? — возмущается Асикова мама. — Разве это мои книжки? Свои несешь. Да и сколько их, тех книжек?
— Нужны они мне, — с недовольным видом бормочет Асик. — «Бери… бери — будешь читать»! А я их читал?
— Но кто тебе мешал? Почему ты не читал? У тебя в голове игры да разные глупости. А ноты кто будет изучать?
Асик садится на ступеньку, словно и не видит, как мать волнуется. Она еще больше возмущается:
— Да иди же, иди, а то на автобус опоздаем! Если только опоздаем, сама уеду, а тебя здесь оставлю, упрямая твоя душа.
У Асиковой мамы столько вещей, что нам пришлось по-настоящему потрудиться. Шестеро ребят едва доволокли три чемодана. Павлик, словно паук, тащил на себе целый шар: завернутые в простыни подушки. Чемоданы были такие тяжелые, что я уже начал подозревать, не набил ли их Асик камнями, чтобы поиздеваться над ребятами.