Морская чайка

Дедушка словно не слышал этих упреков. Неторопливо сняв фартук, он свернул его и положил на крышу. Затем, присев на деревянный табурет, начал стаскивать со своих ног громадные сапоги. При этом он ласково поглядывал то на маму, то на меня. А то вдруг, тряхнув головой, подмигнул бабушке. Казалось, он хочет сказать: «Смотрите, как меня старуха-то пробирает!» Наконец он сказал:

— Ну, хватит, старая, хватит. Лучше бы ужин скорей подала, ради таких гостей.

— Ишь какой! Ужин ему скорей подавай. Где ходишь, где бродишь, а кушаешь дома все-таки. Глупая баба готовит и на стол подает.

Я никак не мог понять: всерьез ли бабушка отчитывает своего «старого хрена» или шутит? Ведь говорила она без всякой злости, как бы между прочим, и дедушка тоже совсем не сердился, только пофыркивал, посмеивался да подмигивал то мне, то моей маме.

— Укротись, старая, и давай ужинать. Кто ж на голодный желудок твои молитвы станет выслушивать?

Бабушка, однако, не умолкала. Прямо как сверчок. Уж он как начнет стрекотать под печкой, не остановишь. И все у него такое однозвучное, однообразное…

А дедушку я пожалел. Такой громадный, сильный и такой беспомощный. Изредка огрызнется, возразит бабушке и опять слушает ее неумолчное стрекотание.

Ужинали мы на веранде, в тени зеленого винограда. Бабушка и за ужином ни на минуту не умолкала:

— Где же твой улов, рыбалка ты расчудесный? Уж, наверное, сети полны, раз, и с дочкой не повидавшись, поперся в море. Видно, столько той рыбы наловили, что и до берега не дотащили. А может, туркам ее продали? Или нашу рыббазу всю как есть завалили?.. Не протухнет ли, не дай бог? Хотя б сказал вовремя, мы бы все гуртом пошли потрошить ее, не пропадать же добру!..

Дедушка долго и терпеливо слушал все это, наконец переспросил:

— Рыба, говоришь? А где ж ей быть, рыбе? В воде, конечно…

— То-то и есть, что в воде. Вот дура, не хочет сама лезть на берег, не прыгает к вам в баркас, не ложится на стол жареной. А вы, лежебоки, там, в море, животы парите на солнце, спите, наверное, как соленые зайцы, а план Фомка выполняет. Вот вам и план, вот вам и сверхплан…

Дедушка не возражал. Только за ухом, возле лысины, почесывал да смешливо глазами помаргивал:

— Вот если б тебя, старая, морской царицей какой дьявол назначил, то, может, ты и нагоняла б нам рыбу в сети…

— Ого! Чего захотел! Да если б я морской царицей стала, ты б и хвоста рыбьего не поймал в свои сети…

— Так, наверное, твоя заместительница там сидит. Всю рыбу в Черном море распужала. Ну, за твое здоровье, Даня! И за тебя, Оксана! Да ты закусывай, доченька, все равно не дождешься, пока твоя мама умолкнет.

На столе — полно еды. И все — рыба: жареные бычки, печеная скумбрия, уха, селедки, пирожки с рыбьей начинкой. Не напрасно ли бабушка стыдит старого рыбака?

Заметив, что дедушка, отложив ложку, потянулся в карман за кисетом, бабушка даже подпрыгнула:

— Что это с тобой? Уже наелся? Или, не дай бог, кушать нечего? Ох, и намучилась я с тобой? Всю жизнь нянчусь, будто с дитем непослушным. Мужчина, а кушает, как младенец. Вот уже и за трубку опять… Целый день дымит, дымит, как тот завод, что на рыббазе. Только и знает, что пыхкает, пыхкает тем вонючим зельем. Он мне, доченька, жизнь лет на тридцать укоротил своим куреньем. А ну, сейчас же возьми ложку да ухи поешь. Она же такая вкусная — и с перчиком, и с лавровым листом, и не малосольная, и не пересоленная. Брось, говорю, свою трубку к бесу!

Бабушка так и обжигала дедушку взглядом, так и лезла ему в глаза осой, пока все-таки не завладела зловредной трубкой.

— Ешь, говорю, старый хрен, а то в другой раз я тебе черта лысого зажарю да и подсуну под самый нос.

Изумленно повертев головой, дедушка налил себе в большую чарку перцовки и придвинул поближе миску с ухой.

— О, уже за перцовку принялся! — без всякой злости пробормотала бабушка, ища глазами, где можно было бы положить его трубку. — Если не табак, то водка… Все-таки, как малое дитя, забавляешься…

Дедушка не спеша выпил, крякнул от удовольствия, затем с важным видом вытер усы, разгладил их и только тогда взял со стола ложку.

Бабушка сунула трубку под крышу, брезгливо вытерла руки полотенцем:

— И как это он берет в рот такую погань? Тут с минуту подержишь ее в руках, так целую неделю вся гарью пахнешь. Поглядели бы вы, как он зимой чадит в нашей халупе…

— Да не говори лишнего, старая, я же во двор выхожу…

— Выходишь! Станешь ты каждый раз выходить. Тебе лень даже про новую хату подумать…

Бабушка говорила так потому, что в огороде, под самой кручей, стоял просторный, но еще не достроенный дом. И стены были, выложенные из ноздреватого ракушечника, и крыша была черепичная, но вместо окон и дверей — пустые, темные прямоугольники.

— А почему же вы дом не достраиваете? — поинтересовалась мама.

Дедушка опять отложил ложку, вздохнул:

— Хозяйку мою спроси. Уже пять лет прошло, как поставил я этот дом, а она не позволяет его кончать… Не позволяет, да и только…

Бабушка не давала говорить деду: