Я стояла среди дюн вместе с Карлсефни и Снорри, мы осматривали большой дубовый ствол, который накануне притащили из леса. Я оставила спящего Снорри в корзине. Ему уже исполнился год, и он был очень подвижен. Он научился ходить, но ползал ещё быстрее, и мне казалось, что я провожу всё свободное время, стараясь оградить его от опасностей. Но он по-прежнему засыпал после обеда. В тот памятный день несколько человек работали на берегу, а остальные — в хижинах. Раннее утро, трава ещё серебрилась росой. Море было спокойным, волны мягко накатывали на берег.
Раздался шум, который заставил меня поднять взгляд. Странный шум — какое-то дребезжание, которое я не могу описать, напоминающее бормотание тетерева, как если бы множество птиц собрались в стаю, или звук камушков, которые просеивают сквозь сито, но нет, совсем не то. Более громкие звуки, слишком необычные. Я огляделась по сторонам и остановила взгляд на море.
Я увидела лодки. Не похожие на наши. Меньше. Уже. Позже я разглядела, что они из шкур, натянутых на деревянный каркас. В лодках сидели люди. Почему я поняла, что это лодки, а не какие-либо животные? Люди сидели лицами к нам, держа в руках вёсла, причём гребли они наоборот, непривычным для нас способом, без уключин. Смуглые, совсем не похожие на людей. В каждой лодке стоял один человек, который раскручивал над головой что-то напоминающее цеп, вызывая тот необычный шум. Всего было девять лодок. Я вспомнила о сыне и вцепилась в Карлсефни обеими руками.
— Что это? — сказал Карлсефни отрывисто. — Что это значит?
Я покачала головой, губы пересохли. Он повернулся к Снорри, стряхнув меня. Люди бросили работу и замерли на месте, пристально наблюдая за странными лодками.
— Скреллинги, — сказал Снорри. — Убогий народец. Скреллинги. Помните Торвальда Эриксона?
Затем Карлсефни выкрикнул приказ, и все бросились к хижинам за оружием, которое не брали в руки с начала путешествия. Карлсефни отправился вслед за ними, но Снорри остановил его.
— Постой!
— Нет, — сказал Карлсефни. — Это люди.
— Я знаю. Но шум, — может они хотят сказать, что пришли с миром. Мы очень далеко от места, где погиб Торвальд.
Карлсефни колебался. Лодки всё ещё находились в открытом море. Мы ясно видели на них людей. В каждой из лодок находилось по шесть-семь человек. Нас было в два раза меньше. У них были длинные чёрные волосы, вблизи их кожа казалась тёмно-коричневой. Трещотки издавали звуки, похожие на треск ломающегося тонкого льда, когда по нему бежит человек. Каждый из гребцов держал весло вертикально, и сидели они иначе, лицом к носу. Ни оружия, ни женщин не было видно.
— Гудрид, ступай назад, жди в хижине.
Я не стала перечить, а отошла на десять шагов и остановилась. Карлсефни не взглянул на меня, я же не собиралась повиноваться ему, для меня казалось гораздо хуже сидеть в неведении. Наши люди возвращались на берег с оружием и щитами. Лишь Карлсефни и Снорри всё ещё стояли безоружными. Первая кожаная лодка коснулась песка в волнах прибоя, остальные подошли следом.
— Стойте!
Наши люди, повинуясь приказу, выстроились позади, сжимая мечи и держа круглые щиты. Карлсефни, хлопнув по плечу Снорри, отправился вместе с ним через дюны на берег, разведя пустые руки в стороны, показывая, что не вооружены.
Люди с коричневой кожей миновали прибой и остановились на берегу. В каждой лодке осталось по одному человеку, удерживающему её на плаву. Опустевшие лодки подпрыгивали на волнах прибоя, казалось, они почти ничего не весят. Я стояла и наблюдала, готовая бежать назад и спрятать сына, если начнётся стычка. Скреллинги ниже ростом наших мужчин, а ещё чёрные, словно демоны. Полуголые, одетые в шкуры, их коричневая кожа казалась обожжённой. Мечей у них было, некоторые сжимали короткие острые палки, похожие на дротики. Мне вспомнились истории, которые я слышала о демонах, оборотнях, о полулюдях, тварях из пламени преисподней, которые пробрались на окраины мира, хватая смертных и питаясь их душами. Я перекрестилась, наблюдая, как мой муж спустился на берег, остановившись в двух шагах от стоявшего впереди скреллинга. На мгновение, Карлсефни, чьё тело я знала так же хорошо, как и своё, вдруг показался мне каким-то чужим. В первый раз в жизни я обратила внимание, какой он высокий и светловолосый, хотя среди наших людей он не выделялся ни тем, ни другим. Одет он был как обычно, — в рубаху и штаны из некрашеной шерсти, на ногах — кожаные сапоги, на поясе нож в кожаных ножнах. Я внезапно подумала, что, хотя его лицо и потемнело от непогоды и покрылось морщинами, под одеждой его кожа такая же белая и гладкая, как кожа его сына, на мгновение он показался мне таким беспомощным и уязвимым перед лицом тех, кто олицетворял наши кошмары.