Морская сила(Гангутское сражение)

—    Суда, господин контр-адмирал, по росписи в полном соответствии. Людей третья доля экипажа. Покуда токмо для обслуги парусов в достатке. Наи­лучший изо всех «Леферм»…

—    Который? — перебил Сенявина Петр. — Не тот ли? — Его цепкий взгляд сразу выделил из располо­женных в бухте кораблей самый большой и изящный по форме.

—    Он самый, господин контр-адмирал.

С молодости охочая до всего нового и неизведанно­го для него в корабельном строении натура царя про­явилась без промедления. Он подозвал Сиверса:

— Распоряжайся, капитан-командор, якорными местами и обустройством эскадры, я на «Леферм» на­ведаюсь. Накажи капитанам суда в порядок привес­ти, экипажам отдыхать покуда. — Озорно подмигнул Науму Сенявину: — Аида на «Леферм», — и шагнул к трапу.

Не один час провел на «Леферме» царь. Сначала прошел по верхней палубе, с кормы до носа. По пути осматривал ванты, взобрался по ним на нижнюю пло­щадку фок-мачты, фор-марс, которая служит для на­блюдения и разных работ с парусами. Потом спустил­ся на артиллерийские деки, откидывал пушечные порты, прикидывал, какие пушки ставить, забрался в крюйт-камеру — помещение для хранения пушеч­ных пороховых зарядов. Полез в нижние палубы. За­глянул в трюм. Похвалил:

— Добро. Почитай, сухо. Воды не боле половины фута.

Заглядывал в каюты офицеров, понравилось. На верхнюю палубу поднялись, когда солнце скрылось за горизонтом.

— Корабль што диковинка. Излажен примерно. У нас таких еще не бывало. Поглядим, как он в море под парусами.

Когда уселись в шлюпке, царь пригласил Наума:

— Поедем ко мне, Наум. Чаю, Катеринушка за­ждалась.

В самом деле, Екатерина Алексеевна с утра то и де­ло выбегала на балкон, поглядывала в сторону выхода из бухты и все же прозевала, прилегла отдохнуть, и ее разбудили салютные залпы.

Около дома с вечера стояла толпа жителей. Каждо­му хотелось взглянуть на русского царя. Петр при­ехал поздно, на открытой бричке, когда все разо­шлись. Обнял улыбающуюся, с раскрасневшимися глазами жену. За десять лет совместной жизни твердо уяснила Екатерина Алексеевна нрав супруга и научи­лась никогда не расспрашивать его о причинах позд­них возвращений и не высказывала недовольства по этому поводу. Тем паче прятала бабьи слезы.

Петр никогда не пил из рюмок. Считал это зазор­ным для мужика. Первый фужер опорожнили за уда­чу на море. Хрустели огурцами. Петр распоряжался обильными закусками сам. Екатерину отправил от­дыхать. Наум рассказывал о нежелании английских офицеров, которые привели корабли, остаться на рус­ской службе.

—    Чудится мне, брезгуют они нами, государь, — не то с сожалением, не то с досадой проговорил Сенявин.

—    Верно подметил, — согласился царь, — вона, мастеров ихних, умельцев, самолично уговаривал, об­ломались за хорошую деньгу, а теперь тот же Козенц, да Най мало-помалу приелись. Бок о бок с Федосеем да Гаврилкой усердствуют.

Разговор перешел на качество купленных кораб­лей. Сенявин подробно давал оценку каждому «при­емышу».

На следующий день Петр смотрел пришельцев из Архангельска «Рандольфа» и «Гавриила». Хвалил Скляева за добротную помощь Саломбальской верфи в Архангельске. Потом царь занялся кораблями, куп­ленными в Англии, но пришлось прерваться. Неожи­данно появился Гослер. Тревожный вид капитана не предвещал ничего хорошего.

— Господин шаутбенахт, — вполголоса доклады­вал он Петру, — на корабле беда, моровая язва про­явилась у людей.

Лицо царя исказилось в судороге. Он схватил Гослера за воротник:

— Врешь, сукин сын.

Гослер побледнел:

— Таким не шутят, господин шаутбенахт.

Оттолкнув Гослера, Петр прыжком побежал к трапу.

Гослер говорил правду. Вчера поздно вечером к ле­карю пришли несколько матросов. Жаловались на не­домогание, тело покрылось темными пятнами.

— Моровое поветрие, — сразу предупредил капи­тана лекарь. — Надобно этих людей немедленно уда­лить на берег в палатку.

Как оказалось, эти матросы накануне перегружа­ли провизию с транспорта.

— Лекарь определил — вероятно, в продуктах за­велись крысы, — объяснил царю Гослер.

Не прошло и часа, как весь экипаж «Святой Екате­рины» стоял на палубе с баулами и пожитками. Петр приказал оставить на борту только вахту — 30-40 че­ловек. Остальных на берег, в палатки. Корабль сей же час окурить дымом, задраить все люки.

К вечеру восточный берег бухты, вдоль древнего полуразрушенного монастыря Святой Бригитты, за­полнился сотнями палаток.

По приказу царя экипажи всех судов съехали на берег.

— Моровое поветрие нам страшнее шведов, — объявил Петр на военном совете, — сия зараза косит, не разбирая чинов и званий.

На море установился штиль. Над всеми судами за­курились дымы. Жгли капустные листья, солому. Вытравливали всю поганую живность из кубриков и кладовых.

У входа в гавань дежурили дозорные шлюпки.

— Дай Бог, чтоб штиль задержался, — с тревогой бросал взгляды Петр на горизонт. — Нам сие на руку. Штой-то от адмирал-генерала весточки нет…

В тот же день на бригантине к Апраксину, на фин­ский берег, ушел Астраханского полка поручик Лав­ров. Отдавая ему пакет с письмом, царь предупредил: