Морские гезы

— Старший инквизитор Урбано Руис занимает келью настоятеля. В первый день он разговаривал со мной там, предлагал стать предателем и обещал взамен легкое наказание. А здесь меня пытали три его помощника. Где они живут, я не знаю, — рассказал юноша.

— Где келья настоятеля? — спросил я

Она находилась на втором этаже центрального корпуса, вход в который был закрыт. Дирк ван Треслонг подсказал, что можно зайти через церковь, расположенную в правом крыле. Его отец в свое время много жертвовал монастырю, дружил с предыдущим настоятелем, часто бывал у него в гостях вместе с сыном. Знал бы он, какую роль монастырь сыграет в жизни его сына.

— Ждите меня здесь, — приказал я Дирку ван Треслонгу и Маартену Гигенгаку. — Если поднимется шум, бегите к судну, меня не ждите. Я прорвусь.

В церкви было пусто и тихо. Пахло сухим деревом, ладаном и гарью сальных свечей. По скрипучей, узкой, деревянной лестнице я поднялся на второй этаж. Узкая коридор, по одну сторону которого была стена с узкими, закругленными сверху окнами, а по другую — кельи, закругленные сверху проходы в которые завешены темной материей. В большинстве келий было тихо, из некоторых доносился храп разной громкости, а из одной — детское лепетание говорящего во сне взрослого человека.

Келья настоятеля имела широкую и высокую, закругленную сверху и украшенную резьбой деревянную дверь. На мое счастье и на несчастье старшего инквизитора, оказалась незапертой. Открылась без скрипа. В келье стоял сильный запах винного перегара. Кровать с балдахином. Внутри, видимо, в ногах на полочке, горел маленький масляный светильник. Возле него на ткани балдахина высвечивалось красное пятно. К ложу вели две деревянные ступеньки, на которых стояли кожаные тапки без задников. Старший инквизитор Урбано Руис спал на спине, накрытый толстым ватным одеялом темно-красного цвета. Его черная густая борода лопатой лежала поверх одеяла. На голове был колпак из мягкой светлой ткани. Из широких ноздрей массивного носа торчали пучки черных волос. Подушек было две. Я бесцеремонно вытянул ближнюю и накрыл ею голову испанца, который не хотел просыпаться. Теперь это уже было не важно. Крики его все равно никто не услышит. Он успел схватиться двумя руками за мою руку с кинжалом в тот момент, когда я уже резал горло. Хватка была цепкая, сильная. Ослабла только после того, как тело перестало дергаться. На правой руке был перстень с голубым лазуритом. Говорят, что этот камень темнеет, если рядом нечистая сила. Видимо, я к нечисти не отношусь.

Положив перстень в карман, я взял бронзовый масляный светильник, который напоминал низкий заварной чайник, осмотрел келью. На стене возле кровати висело деревянное распятие, которое раньше загораживал балдахин. Под распятием стоял большой сундук. Он был на треть заполнен рясами и рубахами из дорогих тканей и обувью из мягкой кожи. Время церковников-самоистязателей кануло в Лету. Сверху лежал мешочек с сухими травами, от которых исходил приятный запах. Наверное, заменяли духи. На самом низу были спрятаны четыре кожаных кошеля: один, заполненный наполовину, с золотыми флоринами, второй, почти полный, с серебряными голландскими даальдерами и испанскими песо, третий, набитый до отказа, с серебряными голландскими стюверами и испанскими реалами и четвертый, тоже полный, с золотыми и серебряными украшениями, по большей части, недорогими, наверное, снятыми с приговоренных к смерти еретиков. Возле окна на столе лежала открытая Библия и на самом краю — холщовая сумка, а рядом стояли керамическая чернильница и оловянный стакан с гусиными перьями. Сумка была пустая. С такими здесь ходят нищие, а с недавнего прошлого — и все те, кто против католической Испании, кто называет себя гёзами (нищими). Видать, конфискована, как улика.

Я собирался сложить в сумку кошели с деньгами и драгоценностями, но потом решил придать нападению политический характер. Положил ее на грудь мертвому старшему инквизитору, а сверху его руки, которые как бы пожимали одна другую. Как мне рассказал Ян ван Баерле, это был тайный символ гёзов.

Маартен Гигенгак и Дирк ван Треслонг не теряли время зря. Они попробовали монастырского вина и позабыли закрыть кран. В свете догорающего факела было видно, как вино хлещет из бочки, стекает по канавке в яму.

— Пошли, — позвал я их.

— А нельзя ли отпустить остальных узников? — задал вопрос Дирк ван Треслонг.

— А кто их держит?! — иронично произнес я. — Все двери открыты. Пусть идут, куда хотят.

— Так я им сейчас скажу! — радостно воскликнул Дирк и побежал к двери в вонючий ад, чтобы сообщить еретикам, что у них есть шанс перебраться в чистилище или хотя бы помыться.

— Скажи им, пусть подождут немного и потом выходят по два-три человека, а не все сразу, — приказал я.