Морские приключения мышки Клариссы

– И ведь мы нашли, – проговорила я дрожащим голосом. – Мы правда нашли друг друга, Чарльз Себастьян. Прости, что я бросила тебя одного. Пожалуйста, живи! Мы должны быть счастливы: ты и я вместе. – Он не шевелился. – Пожалуйста…

Перед глазами помимо моей воли встала картинка: мокрая, похожая на крысиную мордочка Патронессы. Я погубила и ее. Я потеряла рассудок, я прыгнула в воду – и погубила всех. А она бросилась исправлять мое безумие. Если бы я дождалась Чарльза Себастьяна и мы прыгнули вместе, она осталась бы жива. Да? Она бы не вылезла из лодки?

Я задрала голову к небу. Где мы? В каком направлении плывем? Нас сносит в открытое море? Несет к берегу? Какая разница? Теперь ничего не имеет значения. Я прижалась к брату, я хотела, чтобы мое сердцебиение оживило его сердечко. Я хотела, чтобы мой взгляд заставил его открыть глаза.

– Чарльз Себастьян, пожалуйста, вернись, – прошептала я.

Когда мы столкнулись с «вороньим гнездом» – так моряки называли деревянную корзину на мачте, из которой можно было с высоты наблюдать за морем, – я перетащила в нее брата. Осталось единственное желание: чтобы нас прибило к берегу. Силы иссякли, поэтому я снова обняла брата и легла рядом, не желая сопротивляться судьбе. От меня больше ничего не зависело: я была не в силах помочь ни ему, ни кому-либо еще.

Зияющая пустота

Мы плыли по морю среди обугленных дубовых обломков. Солнце высушило нас, но я по-прежнему обнимала Чарльза Себастьяна, пытаясь согреть и защитить. Его тельце оставалось мягким, поэтому я надеялась, что он жив, хотя ни разу не открыл глаза. Я не допускала мысли, что он мертв: я бы просто не вынесла ее. И я не думала о Патронессе, потому что одно лишь воспоминание о ней причиняло невыносимую боль, убивало меня. Я любила ее.

Я готова была перекричать водопад, если только доберусь до суши. Забраться на самую его вершину и кричать, заглушая шум воды, что полюбила кошку. Я полюбила кошку, а она полюбила меня. Ее последний поступок был невероятен, поразителен. Никто и никогда не слышал ни о чем подобном. Я и сама верила с трудом. Но знала, что, если выживу, если доберусь до суши, если заведу семью и мышат, я буду рассказывать им о самой невероятной кошке в мире по имени Патронесса, которая съела мою сестру ради победы в соревновании и отдала свою жизнь, чтобы спасти моего брата.

Я почти не могла дышать, потому что с каждым вдохом мое сердце истекало кровью, наполняя ею легкие. А может, они были просто полны водой, как у Чарльза Себастьяна… Но в груди ощущалась невыносимая тяжесть.

Изнемогая от жажды и жары, с обожженным хвостом, я дрейфовала в забытьи на обугленной деревяшке…

Ночью нас прибило к берегу. Но я все равно не знала, что делать дальше. Мачтовая корзина стала нашим новым домом, и, как всегда, было страшно выходить из убежища на открытое пространство. У меня не хватит сил далеко утащить брата… Но когда я вцепилась в него, чтобы вытянуть на песок, он дернулся и взвизгнул от боли. Я поволокла его от воды.

– Чарльз Себастьян! Брат! Открой глаза! Борись с темнотой! – потребовала я.

Он моргнул. И послушался. Прохрипел:

– Кларисса! Я здесь, Кларисса!

Его голос сломил мою стойкость. После всего, что случилось – мы тонули, мы горели, мы задыхались, мы умирали, – я наконец разрыдалась. Я разрыдалась, когда он позвал меня по имени. Разрыдалась от того, что Патронесса никогда больше не позовет меня. Я зажмурилась и ревела, обдирая и без того сорванное горло. А потом сама себе приказала шепотом:

– Успокойся! Надо идти вперед!

Сидя в ямке во влажном песке, мы с братом наблюдали, как медленно ползет по небу луна. Как только Чарльзу Себастьяну стало немного лучше, мы двинулись к деревьям. Там мы напились свежей утренней росы, перекусили. Я не знала точно, где находится мое дерево с дуплом, но ощущала, в каком направлении двигаться. И одновременно понимала, что теперь вообще не важно, где мы поселимся. Эта мысль убивала меня.

Вся моя жизнь была чередой компромиссов: потеряв Чарльза Себастьяна, я обрела Патронессу. Но в мгновение, когда судьба вернула мне брата, она забрала у меня лучшего друга. Почему нельзя, чтобы они оба были рядом? Хоть ненадолго.

– Зачем все так сложно… – прошептала я.

– Не знаю, – ответил Чарльз Себастьян, положив подбородок мне на спину.

Мышиной натуре не присуща тяга к путешествиям. Моя жизнь совсем не типична для мышей. Обычная мышь, родившаяся в корабельной кладовке, провела бы там все несколько лет своей жизни, лишь ненадолго покидая ее. Чарльз Себастьян был совсем не приспособлен к реальности, в которой очутился: здесь было необходимо пробираться по высокой траве, лазить по деревьям, ступать по острым камням. Он впервые попал в мир вне корабельных стен. Он впервые шел по земле, где под ногами попадались палочки, где всюду ползали насекомые, на которых – и на нас тоже – охотились птицы. Впечатления переполняли его, а силы покидали. Мы продвигались невыносимо медленно и отошли от берега совсем чуть-чуть.

– Палуба шевелится, – сказал брат.

– Это только кажется, – ответила я и разрыдалась.