Морские волки. Навстречу шторму

Словно в тумане, в воображении пловца возникают невнятные воспоминания. Отрывками мелькают прошедшие события, одно за другим проплывают лица когда-то знакомых людей. Что-то похожее на видения или сон – с милыми родными лицами вокруг. Но вот их сменяют какие-то страшные, фантастические чудовища, в ушах раздается дикий визг, кажется, светит огонь, пылает пожар, опаляет грудь и снова исчезает из сознания.

Пока одинокий пловец сражается за свою жизнь, перенесемся на берег острова, где высится маяк. Гряды подводных камней на мели преграждали здесь путь для судов на протяжении нескольких километров. Ближе к острову отдельные камни уже выступали из-под воды, и, наконец, этот барьер заканчивался россыпью невысоких, разрушенных ветром и водой известковых скал, над которыми высился маяк. Между скалами лежали небольшие песчаные отмели, идущие высоко на берег, своим верхним краем обозначая границу берегового прибоя.

Море, взбудораженное северным шквалом, на смену которому пришел западный ветер, создавало над подводными скалами многочисленные буруны, разбивало волны об острые каменные выступы, накатывало высокие прибойные валы на берег и с гулом ударяло их о те же скалы. Затем валы с шипением разливались на песке и их белые языки достигали края прибрежной линии.

В это время ни одна лодка не могла бы подойти к маяку, потому что волны прибоя разбили бы ее о скалу и выбросили обломки на берег вместе с останками искалеченных до смерти пловцов. Только ловкий и знакомый с этим побережьем человек мог бы с чрезвычайным напряжением подвести к берегу судно. Да и то в единственном месте, правее маяка, приблизительно в сотне шагов от маленького домика, в котором жила семья смотрителя. Там слегка расступились подводные скалы, создав воронкообразное углубление, куда набегала сильная волна, сбивая маленький водоворот, который все же можно было победить. И, несмотря на то что там особенно сильно кипела и бурлила вода, Марко не раз проходил в этом месте на «Альбатросе».

Уже три дня, как пропал Марко, и три ночи, как жители маяка не спали. В аппаратной каюте стоял, опершись руками о подоконник, смотритель маяка Дмитрий Завирюха. Так он стоял с самого вечера, с тех пор, как зажег огонь на маяке, и все время смотрел в темное море, ничего не видя. Да и если бы на море царила не темнота, а сиял белый день, Дмитрий Завирюха, наверное, все равно бы ничего не видел. Его мысли болезненно кружили вокруг пропавшего сына.

Третий день никаких вестей, хотя пропавших искали все рыбаки, краснофлотцы, водолазы, эсминец, самолет. Приезжали специальные следователи, но никаких следов нигде не находили. И только, словно грозное пророчество, всплывало воспоминание о двух утонувших в предыдущие ночи.

«Где же Марко? Где мой любимый сын? Какой ведь парень! Где же он, где?» Смотритель терялся в догадках и терял надежду когда-нибудь увидеть сына.

В комнате маленького домика так же окаменело сидела мать Марка и неподвижно смотрела на дверь. Ей казалось – она вот-вот откроется, и войдет ее дорогой мальчик, весело смеясь, будет рассказывать о последнем рейсе на «Колумбе», о трусе Андрее и отважном Стахе Очерете, развлечет какой-нибудь шуткой, и она поцелует его. Непрерывно текли слезы, но женщина их не замечала. Сидела на лавке возле стола и не сводила глаз с двери.

На кровати, полуодетый, спал Гришка. Теперь его забрали домой, и каждый день, когда под вечер родители возвращались с Соколиного и не отвечали на его вопросы о Марке, мальчик заливался горючими слезами. Тогда дед Махтей брал его на свои слабые старческие руки и держал до тех пор, пока заплаканный мальчик не засыпал.

Сейчас деда Махтея в комнате не было. Он вышел во двор, чтобы остаться наедине со своими мыслями, не видеть страданий дочери. Он знает: уговоры не помогут. Простоял под дождем всю грозу в старом рыбацком плаще, с непокрытой головой. Под гром и молнию вспоминал свою тяжелую и бестолковую молодость, свою жизнь, которая почти вся прошла на воде. Множество судов он изучил, работая на них матросом, штурвальным, кочегаром, коком и боцманом. Никогда не мечтал закончить свою старость на родном Лебедином острове. Почти все его многочисленные товарищи распрощались со своей жизнью в море, и никто не мог сказать, где их могилы. Когда же довелось доживать свою жизнь пенсионером здесь, на маяке, в окружении близких людей, он очень привязался к своим внукам, и они делали счастливыми его последние дни. Хотя дед Махтей и чувствовал, что постепенно теряет силу, но все еще довольно крепко держался на своих ревматических ногах.

Медленно прохаживался старик по берегу, слушая, как в непроглядной темноте гудит прибой, и старческие губы шептали проклятия неизвестным убийцам. Дед Махтей не умел плакать. И сейчас в течение трех дней ни одна слезинка не появилась в его глазах, но его сердце разрывалось от тоски. Тяжелая жизнь моряка научила Махтея сдерживать слезы и вместо этого разражаться страшными проклятиями.