Морской узел

— Если люди работают на твоего отца, это не значит, что они принадлежат ему, — сказал Лои, оправившись от изумления.

— Ему принадлежу я, принадлежит мама, — принадлежат его рабочие. Это всё его собственность. Ты, видимо, плохо разбираешься в деньгах… Сколько тебе лет?

— Восемь… скоро исполнится девять.

— А как тебя зовут?

— Лои Кристинссон. А тебя?

— Ислейвюр. У тебя есть сколько-нибудь денег?

Лои покачал головой, крепко сжимая в кармане свои банкноты. Ислейвюр продолжал разглядывать его.

— Что ты делаешь в этой дыре? — спросил Ислейвюр, проведя рукой по своим стриженным ежиком волосам. — Приударяешь за какой-нибудь работницей?

— Ты что?! Я на промысле. Наше судно ожидает разгрузки, мы не можем выгрузить улов, пока…

— А тебе платят?

— Конечно.

Ислейвюр кивнул, по-прежнему не сводя внимательного взгляда с Лои.

— А ты чем занимаешься? Работаешь на складе у своего отца?

Ислейвюр скорчил гримасу, словно ему напомнили о чем-то неприятном.

— Ты что, псих? — чуть слышно произнес он.

— Разве тебе здесь не интересно?

— Какое там интересно! Тут же никто не видит дальше сельдяной бочки.

— По-моему, тебе было бы полезно поработать на разделочной площадке.

— А по-моему, ты недоумок, — сказал парень. — Неужели ты считаешь, что я стану мараться на каком-то складе? Это меня мамаша вытащила из Рейкьявика и заставила три недели торчать здесь, рядом с вонючей жиротопней. Пригрозила, что иначе не возьмет меня в Германию.

— В Германию?

— У меня мать немка. Du bist ein Dummkopf[17],— сказал Ислейвюр и, задрав голову, посмотрел на небо.

Лои на мгновение притих от этих незнакомых слов, которые, видимо, относились к погоде.

— А ты знаешь, что такое лабардан? — нашелся он.

— Это по-немецки? — спросил Ислейвюр, и в его серых глазах промелькнуло подобие интереса.

— Нет, — спокойно отвечал Лои. — Это по-русски.

Ислейвюр подошел ближе.

— Ты знаешь русский?

— Нет, не знаю… Но у меня предки оттуда.

— Врешь ты все! Может, ты коммунист?

— Нет, я дальвикец.

— А что означает лабардан?

— Это такая треска, которую особым образом разделывают и вялят. У нее вырезают потроха, оставляют хвост и…

— Только-то!.. Треска меня не интересует. Это же не рыба. Из всех рыб самая стоящая — сельдь.

— Что правда, то правда, — признался Лои.

После этого лингвистического сражения они молча согласились на перемирие.

Немец остался стоять прямо, засунув руки в карманы, а русский нагнулся за кругляшом, которым он запустил в пролетавшую мимо чайку-моевку.

— Где же ты работаешь? — спросил Лои, продолжая бросать камешками в чаек.

— Нигде… Хочешь, пойдем со мной? Я тебе покажу отцовский склад.

Лои перестал швыряться в птиц, и мальчики двинулись вдоль берега: один — худой как щепка, в сером костюме, другой — коренастый и плотный, в вязаной фуфайке и парусиновых штанах. Похожими у них были только резиновые сапоги, без которых по здешним дорогам было не пройти.

Возле склада Ислейвюр показал на мужчину крепкого сложения, катившего полную бочку:

— Это актер, он иногда выступает по радио.

Сейчас как раз выгружали улов с одного из судов, принадлежащих отцу Ислейвюра. Сельдь зачерпывали мерным ковшом и переваливали в вагонетки, которые везли ее по рельсам и сбрасывали в специальные ящики.

— Это бригадир, — указал Ислейвюр на человека, отвешивавшего соль. — А вон та женщина, в синем платке — королева красоты. Не понимаю, как королева красоты может докатиться до засола сельди… Dummkopf.

— Королева красоты?

— Ну да, здесь работают королевы красоты, артисты, учителя, министры, алкоголики, поэты, крестьяне, портнихи, мошенники — крупные и мелкие… Кого здесь только нет! И все они копаются в этой мерзости ради нескольких крон!

— Сельдь — это не мерзость, — решительно возразил Лои.

Ислейвюр взглянул на него, собираясь еще что-то сказать, но тут их окликнула работавшая на засоле девочка.

— Мальчики, подойдите сюда, у меня к вам дело!

Лои направился к ней, а Ислейвюр остался стоять на месте, презрительно морща нос.

— Можешь сбегать для меня в лавку? — спросила девочка, когда Лои подошел к ней.

Девочке было лет двенадцать-тринадцать. В том же закуте возле ящика с сельдью работала взрослая засольщица: она разделывала рыбу, вырезая ей горло и жабры.

— Конечно… Что тебе купить?

— Банку консервированного чернослива, — с улыбкой ответила девочка.

Женщина рядом громко рассмеялась.

— Консервированного чернослива? — переспросил Лои. — А он разве продается в лавке?

— В лавке продается все что угодно, — бойко проговорила девочка, укладывая сельдей в бочку.

— Кроме бахил, — сказал Лои.

— Так ты сбегаешь?

— Конечно.

— Тогда возьми деньги у меня в нагрудном кармане, не хочется снимать рукавицы, — попросила она, наклоняясь к Лои.

Он со смущенной улыбкой запустил руку к ней в карман и вытащил сложенную пятикроновую бумажку.

— Сдачу можешь оставить себе, — крикнула ему вслед девочка.

Ислейвюра нигде не было видно.

По дороге в лавку Лои подумал, что девочка, скорее всего, посмеялась над ним. Может, этого консервированного чернослива вообще не существует?