А дать массам лозунги, которые станут Идеей – выработать их на основе анализа текущего момента – может только партия. Которая сумела, основанная Ильичом в 1898 году, всего за девятнадцать лет довести страну до революции. Так что партии рано еще на покой! А партия – это прежде всего кадры, которые решают всё!
Надо взглянуть на товарищей из будущего поближе. Особенно на тех, кто уже семьями обзавелись. Ведь архиважно увидеть, как они собираются воспитать новое поколение – кому продолжать наше дело?
И повод отличный – награждение за поимку фюрера, за спасение папы (тут уже будет политически неверно не наградить, раз уж Ватикан отметил), а заодно и за Киев.
Ну, вот, последний день нашего отдыха. Завтра с утра предписано в наркомат. И снова дела, хотя войны нет, и опять нас в стороны раскидает, встретимся когда?
А пока – день наш. Валька предложил на природу поехать. Влад возразил:
– Набегались уже, наползались, я вчера через сквер с девушкой шел и вдруг заметил, что не ее слушаю, а осматриваюсь на предмет возможной засады, и где снайпер может сидеть – так на меня «зеленка» действует, что уже на взводе.
– Девушка хоть красивая? Адресами обменялись? – спрашивает Рябов.
– Спокуха, мужики, далеко ехать не надо, – говорит Валька (в том мире живший в Москве), – автобусом доберемся, я уже узнавал. Народ, ну хватит уже постоянно в боевом режиме, нервы не казенные, надо и разрядку дать. Анка, я понимаю, как тебе в Киеве – но здесь-то бояться чего? Не девяностые – тут никого опаснее мелкой шпаны быть не может. В несколько часов обернемся. Ну, кто желает?
Пожелали я с Михаилом Петровичем, Юрка с Лючией и Валька. Влад намекнул, что у него вроде как свидание, «и кажется, серьезно», и у Рябого нашлось какое-то дело, а Финн с Мазуром, я подозреваю, все на Москву не могли никак насмотреться, на все ее культурные места (хотя возможно, тоже не в одиночку). Автобус по Большой Калужской, за поворотом на ЗИЛ, мы вышли на развилке Калужской и Воробьевского шоссе и дальше пешком. Вдоль берега Москвы-реки полоска нетронутой природы, зелень, трава, кусты – но и дорожки хорошо протоптаны, поскольку известное место воскресного отдыха москвичей. Ленинские горы – и не горы вовсе, а просто местность на высоком берегу (над ее уровнем, метров восемьдесят). Река тут извивается огромной петлей, вид замечательный, вся Москва у ног!
– Воробьевское в улицу Косыгина еще не переименовали, – говорит Валентин, взявший на себя обязанности экскурсовода, – и проспект Вернадского не проложили пока. Был бы хороший бинокль, увидели б башни Кремля, вон там, на северо-востоке, до них километров десять.
Ой, ну что он говорит? Лючия ведь пока не знает тайну! А она далеко не дурочка. При первом случае обязательно Вальке внушение сделаю!
– Там Сталин сидит? – спрашивает Лючия, всматриваясь в ту сторону. – И правит всей Россией?
– Советским Союзом, – поправляет Юрка, – куда кроме России еще четырнадцать республик входят. Или больше уже?
А в самом деле, сколько? Читала в «Правде», что с Монголией и Словакией переговоры ведутся, хотя принципиально вроде решили уже? Зато Карелию в автономные перевели, и Украину вот разделили, хотя восток – это уже АССР. И вроде бы какая-то разница будет между старыми республиками и новопринятыми – например, пограничный контроль сохранится? Особенно на границе с Галичиной, куда Кук скорее всего и сбежал.
Самой теперь вспомнить страшно, как на меня двое бандеровцев там… А тогда действовала на автопилоте, тренировками вбитом. И русбой бросать не намерена категорически – вдруг еще раз жизнь спасет? Когда я Михаилу Петровичу о своих киевских приключениях рассказывала (и то не о всех), то отчего-то неприятно мне было думать, а вдруг он расшумится, скажет: «больше ни ногой», к Пономаренко пойдет разбираться? А он лишь меня обнял и сказал: «Солнышко, ты себя береги!» И я разревелась – благо в номере было, без свидетелей! А он меня по волосам гладит, успокаивает – а я еще больше в слезы, а потом… И сейчас идем – я руки его не отпускаю, на шаг отойти не хочу! Потому что знаю, что, может быть, завтра снова он туда, я сюда – и чтобы хватило мне на время ожидания… ой, опять разревусь, нельзя при всех!