Морской Волк #10-12 - Союз нерушимый

Юрка с Лючией о том не думают! Взрослые люди, а играют, как дети – вот он ее поцеловать хотел, она из его объятий вывернулась и бегает, смеясь, вокруг нас, чинно идущих по дорожке! Шляпку потеряла, Юрка на лету подхватил, протянул – Лючия остановилась, взяла, надела, улыбается. А затем Смоленцев ее на руки взял и понес, она его за шею обнимала. И целовались, нас не стесняясь. Знаю, что в мире будущего нравы проще, но здесь так прилюдно не принято, ну если только родного человека с войны встречая. Но здесь некому замечания делать нашим влюбленным – суббота, будний день[55] и рабочее время, так что гуляющих нет, кроме нас, никого вокруг не видно. Теперь, набегавшись, впереди идут, Юрка незаметно Лючию обнимает за талию, просунув руку под ее плащ, расстегнутый с боков, чем и удобен фасон «летучая мышь». Я с Михаилом Петровичем больше привыкла, чтобы его ладонь в моей, или под руку, как у своих родителей видела – а если и так попробовать, чтобы его рука на моей талии, мне было бы очень приятно?

Лючия в сторону попыталась упорхнуть, Юрка ее за край плаща схватил и нечаянно весь сдернул! Тогда она остановилась и царственно плечи подставила, Смоленцев ей накидку как мантию подал, набросил, помог застегнуть – застудишься, свежо тут! С реки ветерок тянет, я шляпку придерживаю, не хочу сейчас ее ловить! А Юрка с Лючией снова бегают друг за другом, смеясь – она-то ладно, двадцати не исполнилось, но Смоленцеву уже под тридцатник, майор, Герой, с личным кладбищем в несколько сотен врагов. Ой, как там на Севмаше Ленка без меня, как девчонки? И что я им отвечу – сказала, что в Ленинград уехала, а в Киеве и Москве побывала? А Юрка с Лючией бегают и смеются, не думая ни о чем!

Или я сама уже на жизнь смотрю будто мне сорок, а не двадцать два? Хотя и не седая, как Наташа, моя ровесница (или даже моложе на год), которая на Севмаш после ленинградской Блокады попала. Но стала, в сравнении с довоенной Анечкой, суть вещей глубже видеть. Что войну выиграли – но это лишь первый этап, дальше без войны война будет, по результату столь же страшная, и мы в ней тоже выстоять должны, или уже дети наши, каких мы воспитаем. И солнце сейчас над нами – а завтра снова тучи набегут. Хотя, наверное, той Анечкой мне легче было бы не задумываться, не видеть – нет, вот предложили бы мне снова такой, отказалась бы! И моему адмиралу, вот кажется мне, я такая, как сейчас, нужна!

– Ну вот, пришли, – сказал Валька, – тут будет смотровая площадка. Вон там стадион Лужники встанет, самый большой в СССР. А позади нас уже скоро построят высотное здание Московского университета. Самое высокое в Москве – двести сорок метров, вполне себе небоскреб!

Даже выговаривать Вальке за язык сейчас не хочется. Я пытаюсь представить новую Москву. Какую видела уже на фото «из будущего». Сейчас на том берегу какие-то сараи, старая застройка. Но будет он скоро – лучший город Земли! И за это мы тоже дрались насмерть. Вот только – ну, построили новые проспекты и кварталы, и во что это выродилось, в Москвабад – пусть только попробует при мне кто-то так этот город назвать! Чего нам в том мире не хватило? Слышала – что и во всяких там Греции и Риме тоже парфеноны, колизеи и триумфальные колонны – это уже время упадка, почивания на лаврах, – а когда те же римляне шли вперед, к славе, им не до памятников было?

– У историков надо уточнить, – отвечает Михаил Петрович, – а вообще похоже. Петербург при Петре больше на сегодняшний Молотовск был похож, город-казарма при верфи. А все его архитектурные ансамбли – это в большинстве при Николае Первом построили, тоже в «блистательный застой», закончившийся Крымской войной. Но вовсе не в неблагодарности дело – мне кажется, что современники величия своих дел просто не замечают.

– Верно, – тут же встрял Валька, – книжка запомнилась, увлекался я когда-то исторической фантастикой. Времена гомеровские, какой-то там принц, или как у них там знать называлась, из Вавилона бежит, где престол не поделили, и попадает в Афины. И не нравится ему там решительно ничего: и город – куча глиняных лачуг, и народ ну совсем не героический, и армия, которую одна ассиро-вавилонская сотня запросто разгонит пинками. Но нет под рукой ничего другого – и стал по книге этот вавиловянин каким-то жутко легендарным греческим царем, чье имя поминают в веках[56]. Анка, да не бери ты в голову! Решать проблемы будем по мере поступления, все разом все равно не разрулишь, лишь нервы тратишь. На Смоленцева с нашей римлянкой глянь – вот ей-богу завидно, люди жизни радуются, пока она у них есть!

– Вот, Валь, ты скажешь! – отвечаю я. – Начало за здравие, а конец за упокой.