Юрка и Лючия нашли тем временем новую забаву, обнаружив, что от реки вверх по склону дует ветер, ровный и сильный. Там, где мы идем, уступ затеняет и кусты, а на самом краю такие восходящие потоки, что стоять можно, лишь наклоняясь вперед, будто на ветер ложась – смотреть страшно, упадут ведь! Или взлетят в порывах – Лючия на бабочку похожа, на ней одежды раздувает, как крылья, плащ с плеч рвет над головой, юбку-клеш вокруг ног треплет, а посреди тонкая талия, перехваченная Юркиной рукой, смеется итальяночка, совершенно не боясь! Ко мне обернулась, волосы вокруг лица беснуются, шляпку сорвало уже, не уследила – и машет мне рукой:
– Ань, к нам иди! Тут так хорошо!
– А в самом деле, солнышко? – обращается ко мне Михаил Петрович. – Ну что ты беспокойная сегодня? Пойдем!
Я улыбаюсь. И что я, в самом деле, как товарищ Брекс, так в старушку превращусь, не заметив! А ведь я всего на три года старше Лючии! Только шляпку снимаю и вешаю на куст. И крепче вцепляюсь в руку моего адмирала.
А тут не опасно. Вниз склон уходит полого, это издали кажется, что обрыв. Зато ветер словно приподнимает над землей, ощущение как при полете, голову кружит, пьянит как вино! Мне кажется, я лечу над Москвой, внизу проплывают пароходик на реке, улицы, дома, железная дорога! И облака навстречу, и ветер в лицо. А я ощущаю себя летающим человеком из романа Грина, или девушкой из книги какого-то болгарина, мне Михаил Петрович рассказывал, ему фильм понравился, про «перешагнуть барьер»[57]
. На миг страшно становится, а вдруг по разные стороны останемся, как там в конце – нет, мой Адмирал всегда со мной, даже когда мы далеко, я знаю! И не нужен мне никто другой!А вот если люди будут когда-нибудь летать, как птицы… Если там, в будущем, изобретут дельтаплан… или параплан? Смоленцев что-то говорил, у него друг всерьез увлекался. А ведь это не только для спорта, но и для разведчиков, диверсантов подойдет! Удобно очень – в большой рюкзак влезает. И если у нас это тоже сделают, вот попробовать бы! Я до войны еще дважды с парашютом прыгала в Осоавиахиме, но там мне жутко страшно было… только еще страшней, если бы все после со значком парашютиста ходили, а надо мной смеялись бы, как над трусихой! А к партизанам в сорок втором мы на самолете с посадкой летели, повезло. Сейчас, наверное, не боялась бы. Все просто так кажется, против ветра, и волну поймать, с небом слиться. Крылья не вырастут, и волшебный дар не появится – но страх исчезнет.
– Солнышко, ты что? – кричит мне в ухо Михаил Петрович. – С тобой все в порядке?
Я снова вижу себя стоящей на земле. Твердо и устойчиво, хотя ветер толкает меня, треплет одежду и волосы. Ой, не смотри на меня сейчас – наверное, я на косматую бабу-ягу похожа! А что случилось?
– Ты танцевать начала. И взгляд у тебя был… как будто смотришь уже издалека. А лицо – как с иконы.
Я улыбаюсь. В душе покой, будто я и в самом деле летала под облаками. Ощущаю в себе спокойную силу и уверенность. А чувство времени пропало, как остановились часы – если бы мне сказали, что прошел час или два, я бы не удивилась. Что это было вообще?
– Все хорошо! – отвечаю. – Пойдем? Больше уже так не будет.
Я поворачиваюсь, и ветер, который только что поддерживал, набрасывается на меня, как в обиде, что я решила уйти. Хочет закружить и повалить, не получается, и тогда задирает плащ выше головы, захлестывает лицо тканью, как волной – ой, задохнусь сейчас! Пытаюсь выпутаться, расстегнуться – вдруг дышать легко, и перед глазами свет, а плаща на мне нет, сорвало и кружит в воздухе, как большую птицу! Юбку грозит закинуть на плечи, поспешно прижимаю у ног – все равно, настроение такое радостное, ну просто петь хочется, я не огорчилась потере, а улыбнулась: ну что за хулиган, ветер, любит женщин раздевать! Небольшая это плата за то, что было – память полета, ощущение покоя и внутренней силы остались со мной.
– Спасибо, – говорю я моему адмиралу, – и тебе, Валя, спасибо, что привел нас сюда. Запомню это место и этот день. Придем сюда снова, когда будем в Москве.