Раздался барабанный бой, и на Красную площадь вступила цепь солдат, несших склоненные знамена со свастикой. Солдаты подходили к Мавзолею и презрительным жестом бросали палки с тряпками к подножию. Слышны были лишь шаги и барабаны – позорный обряд. И вдруг, нарушая ритм, раздались истошные вопли, похожие на собачий лай, на немецком языке. Внизу у Мавзолея стоял автозак, окруженный плотным кольцом солдат НКВД, задние двери фургона были распахнуты, крики слышались оттуда.
– Гитлер, – прошелестело по трибунам, – привезли, значит, чтобы тоже посмотрел, чем кончился его «дранг нах остен».
После рассказывали, что когда у Сталина спросили, приказать ли пленнику замолчать, вождь лишь небрежно махнул рукой – пусть орет, если ему охота. Вряд ли это было правдой, чтоб сам Сталин решал то, что должен был сообразить заранее проинструктированный начальник конвоя – однако бывшего фюрера никто не заткнул. Затем раздался чей-то бас, услышанный по всей площади:
– Эй, он там у вас не взбесился?
Ему ответил другой голос:
– Да он давно уже бешеный, да нехай лает, что еще ему остается?
И раздался дружный хохот. Было ли это срежиссировано – не знаю.
А после мы пробирались по радостным московским улицам сквозь веселую и нарядную толпу – решив пройти пешком. У многих людей даже в штатском я видел черно-оранжевую ленточку в петлице или приколотую к платью – это означало, как я уже слышал, не награждение орденом Славы или «Георгием» еще с той, Империалистической войны (в этом случае носился бы сам орден или орденская планка на уставном месте на груди), а факт, что кто-то из родных и близких был на фронте; такая же ленточка с черным бантом означала погибшего; георгиевские цвета я видел на плакатах, афишах, даже флажках в руках детей. Это был наш день, праздник – и его у нас уже никому и никогда не отнять!
Мы были, как положено, в парадных мундирах со всеми регалиями. А вот Анюта и Лючия – в нарядном, даже шляпки с вуалями нацепили. Сейчас их вид на московской улице не бросался в глаза – было много женщин, одетых столь же красиво. Правда, это были те, кто в войну ждал своих родных в тылу – фронтовички сверкали наградами на гимнастерках. Но Анюта сказала, что ей выставлять свои заслуги напоказ не хочется, а Лючия – чтобы Смоленцев запомнил ее именно такой, женщиной, а не солдатом.
– Галчонок, ну не плачь, я вернусь, и ничего со мной не случится! – говорил Брюс Лючии. – Ну, служба такая у нас. Мне спокойнее будет, если ты в безопасности и ждешь.
А самая известная из женщин Италии вытирала слезы, глядя на мужа. Который завтра должен был отбыть (говорю по большому секрету) даже не в Киев, а куда-то под Львов. Поскольку войну на Украине надо было завершать, и как можно скорее – в преддверии трудных и великих дел, которых у Советской страны намечалось более чем достаточно. Потому Пономаренко, злостно пользуясь своим положением, прибрал к рукам в силовое крыло своей «инквизиции» наш геройский спецназ Северного флота. Правда, обещал через три месяца вернуть. То есть в октябре и встретимся?
Ну, а Лючия на этот срок поступает в распоряжение моей женушки – вторым номером, телохранителем, адъютантом и просто ученицей. Чтобы не бегать ей вместе с мужем по бандеровским лесам – все ж не такая война, чтобы женщин, да еще в положении, в строй ставить!
Старая добрая Англия постепенно отходила от самой тяжелой для нее войны. Ну, если не считать такой еще и Столетнюю – но слишком мало информации для сравнения.
Отходняк сильно походил на похмелье. Первая держава мира тридцать лет назад и одна из первых всего лишь до этой войны – сейчас хотя и могла претендовать на третье место на пьедестале, но исключительно по причине неявки соперников. Ибо не оставалось сомнений, что Германия, Италия, Франция – надолго, если не навсегда, выбыли из чемпионата. И Японии тоже недолго осталось, очень скоро макакам придется дорого заплатить и за Гонконг, и за Сингапур! Война была выиграна – но что вышло в итоге?