Морской волк (СИ)

В тюрьмах в эту эпоху не кормят. Или покупаешь сам, или ждешь, когда какая-нибудь добрая душа пожертвует заключенным еду. Как ни странно, таких добрых было немало, но обычно они приносили только хлеб. Считалось, что на хлебе и воде быстрее приходишь к раскаянию.

Со связанными руками было тяжело удерживать равновесие в тряской телеге, поэтому я лег на бок. Перед моими глазами был борт телеги, изготовленный из досок, которые потемнели от времени. Я почему-то вспомнил, как школьником во время экскурсии в Ясную Поляну выкарябал ржавым гвоздем свое имя на такой же темной доске, но колодца, который был среди голых деревьев вдали от господского дома. Был конец марта, и между деревьями еще лежал грязный снег. Место располагало к писанию и увековечиванию своего имени.

Тюрьма находилась в пятиугольной башне, к которой было пристроено каменное двухэтажное караульное помещение. Меня высадили из телеги и завели на первый этаж, где у камина за столом играли в кости трое — пожилой грузный мужчина с короткой шеей и густой бородой, которая, как казалось, начиналась на шее; худой и длинный, лет тридцати пяти, с плохо выбритым лицом, похожим на зубило, на голове которого была шапка-колпак, натянутая почти до бровей и закрывающая волосы и уши; и кучерявый брюнет с многодневной щетиной на круглом лице с яркими сочными губами. Пожилой сразу поднялся. На нем была грязная рубаха и кожаный жакет на завязках, сально поблескивающий. На широком поясе с медной застежкой висела связка больших ключей. На каждый ушло не меньше железа, чем на амбарный замок. Припадая на правую ногу, пожилой мужчина выбрался из-за стола, подошел ко мне, окинул внимательным взглядом.

— Наверх? — спросил он, обращаясь к командиру жандармов и обдав меня такой вонью изо рта, будто недавно сожрал падаль.

— Угадал, Эмбер! — произнес красномордый командир с таким восхищением, точно начальник тюрьмы проявил незаурядные умственные способности.

Хотя, смотря с кем сравнивать.

— Пойдем, — сказал мне Эмбер тоном доброго дядюшки, дождавшегося в гости любимого племянника.

Наверх вела узкая деревянная лестница, но подтолкнули меня к двери, которая располагалась напротив входной. Она была толстой, дубовой, оббитой железными полосами. Мы оказались в темном коридоре, заполненном густым запахом мочи, как арки одесских дворов рядом с пивбарами. По каменной лестнице без перил поднялись на второй этаж. Там было светлее, благодаря бойнице, закрытой промасленным листом бумаги. Узкий проход вел между двумя камерами к третьей. Внутренние стены сложены из кирпича. Двери из толстых железных прутьев, между которыми свободно пройдет рука, и с висящими снаружи большими замками. Камеры справа и по центру пусты, а в левой стоял у двери, схватившись за прутья руками, рослый блондин, начавший обрастать бородой, явно благородный по рождению, но одетый, как подмастерье, в мятые и грязные рубаху и штаны из полотна и кожаный дублет с высоким воротником и ослабленной шнуровкой.

— Привел тебе соседа, Реньо Фюллолю! — весело сообщил ему Эмбер, а меня спросил шутливо: — В какой камере шевалье желает поселиться?

— Напротив него, — ответил я. — Предпочитаю видеть лицо собеседника.

— Как пожелаете! — продолжил ерничать начальник тюрьмы, открывая дверь правой камеры.

Когда я зашел в камеру, он закрыл дверь и приказал:

— Подойди, повернись спиной!

Я выполнил приказ. Поцарапав длинным ногтем мою правую руку, он развязал веревку. Мои кисти сразу наполнились колючим теплом. Я потер их одну о другую.

— Если хочешь заказать еду или вино, давай деньги, — предложил Эмбер.

— Скоро мой кутильер должен привезти еду и вино, — предупредил я.

— Как хочешь, — молвил он. — Если еще что-то надо будет, бабу, допустим, зови.

— Обязательно, — сказал я.

Никогда не знаешь, чего захочешь, сидя в камере.

— За что тебя? — спросил Реньо Фюллолю, когда начальник тюрьмы ушел.

— За верную службу королю, — ответил я с горькой иронией.

— Меня тоже, — сообщил он. — Служил писарем в ратуше. Всего раз ошибся — и оказался здесь!

— Намного ошибся? — поинтересовался я.

— На двести экю, — ответил он.

— Стоило из-за такой мелочи рисковать?! — произнес я насмешливо.

— Для тебя, может, и мелочь, а мне бы хватило начать новую жизнь! — озлобленно произнес Реньо Фюллолю.

Продолжать с ним разговор мне перехотелось, поэтому отошел вглубь камеры, за стену из кирпича. Там на каменном полу лежала солома, такая же измочаленная, как в телеге. Я сгреб ее, чтобы под телом был слой потолще, лег на спину и начал решать задачу, за что оказался здесь? Неужели кто-то доказал, что именно он, а не я, убил герцога Бургундского? Судя по тому, что Жан Дайон, сеньор дю Люд, теперь в фаворе, он как-то причастен к моему аресту. Неужели из-за нежелания заплатить за коня и доспехи?! С него станется…