Морской волк (СИ)

Мой кутильер сходил во двор, где стоял у коновязи его конь, и принес длинную веревку, скойланную в лучших морских традициях. Взамен я дал ему плащ и шляпу одного из мертвых охранников, чтобы выбросил по пути во двор где-нибудь на бедной окраине. Пусть поищут там Реньо Фюллолю. Выбираться из города через ворота я не рискнул. У людей этой эпохи очень хорошая зрительная память. Меня помнят многие и знают о том, что сижу в тюрьме по королевскому приказу. Прорываться с боем было глупо. Мой план строился на том, что сочтут меня отравленным и дадут добраться до Онфлера. Лорен Алюэль отправился в трактир Рыжего Шарля один, как обычно. Разве что немного раньше. После его ухода я запер дверь на толстый засов и сел за стол в караульном помещении, чтобы поужинать. Трупы на полу не портили мне аппетит. Привык уже к смерти. Сейчас с грустной улыбкой вспоминаю, как боялся своего первого убитого. К чужой смерти привыкаешь быстро. Это к своей невозможно привыкнуть.

На ратуше прозвенел колокол, известивший, что честным людям пора заканчивать дела, возвращаться домой и ложиться спать. Я подождал примерно час, после чего вышел из караульного помещения. На улице было зябко. В последние дни температура поднялась немного выше нуля, снег растаял, напитав землю. Под подошвами сапог чавкала липкая грязь. Каменная лестница, которая вела на крепостную стену, была узкой и мокрой. Испачканные грязью сапоги соскальзывали. Левой рукой я придерживался за неровную стену, шершавую, мокрую и холодную. Наверху гулял сырой ветер. В обе стороны сторожевого пути ни души. Дозорные сидят в своем караульном помещении, не собираясь шляться ночью по крепостной стене. Война шла слишком далеко от Тура, где-то в Бургундии, которую соседи рвали на части. Лорен Алюэль рассказывал, что король Франции вернул уже всё, что отдал раньше Карлу Бургундскому, и теперь пытается захватить остальное.

Я завязал веревку на себе беседочным узлом. Это один из первых морских узлов, который я выучил. Боцман заставил на первой плавпрактике в малом каботаже. Звали боцмана Гриша Манолия.

На забавном диалекте, на котором говорят в Одессе все, кроме коренных одесситов, он поучал меня:

— Рыба моя, смотри сюдою. Тебе кинут такой кончик, когда свалишься за борт, а ты таки когда-нибудь свалишься, я тебе обещаю!

В предыдущий день мы красили борт судна рядом с капитанской каютой. Я сверху, с палубы, он снизу, с плотика. Бадейку с черной краской я поставил на планширь, как раз над головой боцмана, но теплоход качнул не я. Капитан, вышедший из каюты, чтобы послушать доносившийся снизу высокохудожественный мат-перемат, лишенный одесского акцента и юмора, увидев боцмана, заверил, что негры позавидуют.

- Ты хватаешь его левой рукой и тянешь на себя, как хохол сало, а правой берешь свободную часть и делаешь вот так, — продолжил Гриша инструктаж. — Понял?

— Не-а, — честно признался я.

— Я через вам удивляюсь! — воскликнул он. — Повторяю для бестолковых… Смотри сюдой, а не тудой!

«Тудой» шла молодая и красивая женщина в сопровождении своего мужа, моряка-загранщика, который тащил баулы со «школой», как тогда называли вещи, купленные на перепродажу. Напоминал он навьюченного осла, которого ведут на поводу.

Боцман тоже проводил женщину взглядом, вздохнул глубоко и произнес убежденно:

— Нам так не жить, а если жить, то не долго!

На счет меня он ошибся. И за борт тоже таки не выкинул, хотя беседочный узел завязывать научил.

Я обвел веревку вокруг мерлона — части парапета между двумя амбразурами, которую часто путают с зубцами, — и начал спускаться по стене. Альпинистский опыт у меня никакой, поэтому ободрал руки веревкой, пытаясь не дать своему телу спуститься слишком быстро. Под стеной лежал снег. Эта стена северная, солнце сюда не заглядывает. Я смотал веревку, спустился в ров. Лед в нем еще был крепкий, но сверху покрыт слоем воды. Сапоги на нем скользили, я с трудом удерживал равновесие. С другой стороны ко рву примыкал вал, присыпанный к внутренней стороне второй, малой стены и покрытый снегом только у основания. Спуск с малой стены прошел успешнее. Впрочем, она была высотой всего метра три с половиной. Во втором рву лед тоже выдержал меня. Правда, сапоги промокли окончательно.

— Лорен, — позвал я тихо.

— Я здесь, — послышалось из темноты.

Я пошел на голос. Мой иноходец, почуяв меня, всхрапнул то ли радостно, то ли грустно. Кончилась его безделье. Несколько дней придется потрудиться. Я погладил коня по теплой шее, покрытой короткой густой шерстью, по гриве из длинных и жестких волосин. От него шел густой запах, который раньше немного напрягал меня, а сейчас показался очень приятным. Такое впечатление, что именно коня мне и не хватало все предыдущие дни, проведенные в камере.

— Достань сапоги, переобуюсь, — приказал я Тома, который держал повод коня.

Пока слуга искал их в бауле, я спросил Лорена Алюэля:

— Подорожную сделал?

— Да, вот она, — передал он мне свернутый трубочкой лист плотной, дорогой бумаги.

Такую используют королевские секретари. В свое время я купил целую пачку.