Лорен Алюэль приехал часа через три. Эмбер привел его к камере, а сам отошел к бойнице. Мой кутильер смотрел на меня со смесью удивления и испуга. Видимо, не ожидал, что я могу последовать по его стопам. Лорен Алюэль просунул между прутьями одеяла, узел с жареным мясом, кусок сыра, вареные яйца, каравай хлеба, который пришлось сильно приплюснуть, и бурдюк с вином емкостью литра на три, наполовину пустой, благодаря чему легко пролез между прутьями.
— Половину они забрали, — кивнув на тюремщика, сообщил кутильер.
— Ничего страшного, — успокоил я. — Отливай им каждый раз половину, чтобы бурдюк пролезал между прутьями.
Мои слова понравились Эмберу. Он посмотрел на моего соседа с таким презрением, с каким молодой жених смотрит на старого монаха.
Я перечислил Лорену Алюэлю, что мне надо принести завтра. Перечень был длинный. Это при том, что в тюрьме, как нигде, понимаешь, как много не надо человеку. Большая часть этих предметов нужна мне будет для того, чтобы покинуть тюрьму, не попрощавшись. Я уже вспомнил варианты побегов, о которых читал когда-то в будущем. В чистом виде ни один не подходил, но ведь и у меня кое-какие идеи имеются. Кстати, побеги в эту эпоху случаются часто. Тюрем, как таковых, пока нет. Под них используют подвальные помещения, крепостные башни и другие строения с толстыми стенами. Под нашей башней большой погреб, в котором раньше хранились стрелы, болты, чаны для кипячения воды и масла и прочий инвентарь. Все это вынесли, поставили дверь покрепче. Теперь там держат преступников из низших слоев общества. В тюрьме знатные находятся выше в прямом смысле слова.
31
Через два дня, рано утром, в гости к нам пришел Людовик Одиннадцатый, король Франции. На нем была та же дурацкая шляпа с образками и бордовый плащ, подбитый соболями. Сопровождал его Жан Дайон, сеньор дю Люд, на котором был плащ подбитый лисами. Это был один из немногих случаев, когда он выглядел беднее своего сеньора. Привел их начальник тюрьмы Эмбер, который суетился, стараясь угодить такому важному гостю. Я уже знал от Реньо Фюллолю, что на ночь Эмбер остается здесь один, запирает дверь в вонючий коридор и отправляется спать на второй этаж караульного помещения. По утверждению моего соседа, Эмбер выходит в город только два раза в год — на Рождество и Пасху, чтобы причаститься и исповедаться. Покупки для него делают два охранника, которые на ночь уходят домой, но не всегда. Время от времени они продают часть пожертвований для заключенных и устраивают попойки. Набираются так, что на следующий день просыпаются чуть ли не к обеду. Так что заключенным перед таким днем надо запасаться продуктами.
— За что сидит этот красавец? — спросил король, остановившись возле камеры Реньо Фюллолю.
— Подделал вексель на двадцать экю, — ответил начальник тюрьмы.
Значит, мне Реньо Фюллолю соврал, увеличив сумму на порядок. Даже в грехах мы стараемся выглядеть значительнее.
— И что, некому его выкупить? — поинтересовался Людовик Одиннадцатый.
— Есть, мой король! Моя мать собирает деньги, обещает до Пасхи внести! — горячо затараторил мой сосед.
Мне показалось, что он врал.
Наверное, и Людовику Одиннадцатому тоже, потому что произнес:
— Если не успеет, после Пасхи отрубим тебе руку, которой подделывал, — решил король. — Ты — правша?
— Левша, — после небольшой заминки ответил Реньо Фюллолю.
И опять король заподозрил вранье, произнес со смешком:
— Всё равно отрубим правую: так палачу привычнее!
Убедившись, что в центральной камере никого нет, Людовик Одиннадцатый подошел к двери моей. От него сильно пахло ладаном. Наверное, пришел сюда прямо из церкви. Кожа на лице потеряла упругость, начала обвисать. Карие глаза с авантюрным блеском, какой бывает при легкой степени опьянения. Под глазами темные полукружья. То ли плохо спал, то ли проблемы с почками. Уверен, что именно я — цель его визита. Что-то было ему не ясно.
Король Франции посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд напористый, давящий. Я всё же переглядел его. Не самое мудрое действие, но не удержался от маленькой мести. Пусть почувствует себя обвиняемым.
— Прав мэтр Жан Ловкач. Ты слишком заносчив для простого рыцаря, — произнес Людовик Одиннадцатый. — Ты не бастард короля или герцога?
Если он хотел меня обидеть, то промахнулся. Я не стал говорить ему, что был князем, герцогом, графом, что прихожусь ему дальним родственником. Всё равно не поверит.
— Это надо было спросить у моей матери, — ответил я.
— Значит, умрешь, так и не узнав правду о себе, — пренебрежительно молвил король.
— Вряд ли об этом пожалею, — сказал я. — Меня больше интересует, в чем моя вина?
— В том, что без тебя будет спокойнее, — ответил Людовик Одиннадцатый.
— Не понял, — произнес я.
— Охотиться мне будет спокойнее, — зловеще улыбаясь, произнес король Франции.
Теперь мне стало ясно, как Жан Дайон, сеньор дю Люд, вернул себе расположение короля. Что ж, я сам виноват. Надо было меньше болтать. Или не спасать всякую мразь.
— Я знаю только одного человека, который способен заказать и оплатить вашу смерть. Судя по всему, вы не собираетесь это делать, — сказал я.