-В русской зоне, ничего. С большой вероятностью, бессмысленно погубим эскадру. Хотя, есть еще одно. Возможно, "Шарнхорст" уцелел, потому что они практически все время шли самым полным.
-То есть это "нечто" не может перемещаться мгновенно. И его скорость меньше тридцати узлов?
-Может быть и больше, но ненамного. Даже тридцати пяти могло не хватить, чтобы успеть сблизиться на дистанцию поражения, если наша база близко. В этом случае "Шарнхорсту" повезло дважды. Нарвик был рядом. Значит, возможны короткие выходы и в русской зоне - при условии, что придется постоянно держать полный ход.
-А как быть с возвращением? Если нечто не будет гнаться за эскадрой, а просто займет позицию у входа в базу?
-Молиться и вспоминать, когда исповедался в последний раз. Я моряк, герр рейхсфюрер, я знаю как воевать с врагом из плоти и крови - а не со сверхъестественным, в существование которого не очень-то верю.
-Тогда дайте материальное, профессиональное объяснение всем изложенным фактам. Если оно окажется убедительным - поверю и я.
-Мне нужно время. И консультации с остальными членами нашей комиссии. Могу я ознакомить их с содержанием нашей беседы? Естественно, при условии сохранения полной секретности.
-Можете, герр Денниц.
(и если даже один из особо доверенных членов Комиссии и есть русский шпион, он неминуемо задергается, и сделает ошибку. Ну а мы отследим).
И в таком случае, герр гросс-адмирал, я вас больше не задерживаю. Достаточно ли вам будет трех дней? После которых я жду вас, или всю комиссию, с отчетом.
Человек слушал сводку Совинформбюро.
Хотя в Третьем Рейхе это занятие очень не одобрялось, он совершенно не опасался, что в кабинет сейчас ворвутся гестаповцы. Даже если он делал бы это на службе, в присутствии подчиненных, это не вызвало бы лично для него никаких последствий. Высшие - не стеснены законами так, как простые обыватели. Поскольку имеют свой, государственный интерес, объяснять который не обязаны никому.
Но человек не только слушал. Он записывал на бумагу все цифры, названные диктором. А вот это уже было делом, которое посторонние видеть не должны. Однако человек знал, что никто не посмеет побеспокоить его сейчас.