Морской волк. Том5

   Вспомнили, значит. Нет, что его забудут, нельзя было и надеяться - но значит, еще не вычеркнули, не поставили крест, не приговорили.

   Когда-то он носил совсем другое имя. А также фамилию, национальность, год и место рождения. И фанатичную веру в мировую революцию, которая придет завтра, "даешь Варшаву, даешь Берлин!". Как красноармеец Гусев из "Аэлиты", которую он с интересом прочел уже здесь - готов был отдать жизнь за то, чтоб обитателям какого-нибудь далекого Марса жилось чуть легче. Но не смейтесь над идеализмом молодых - кто с самого начала был циником, тот с возрастом превращался в завершенную мразь.

   Может оттого он и согласился тогда, хотя мог отказаться, и послали бы другого. И сам товарищ Дзержинский напутствовал его - а ведь знал, железный Феликс, что мировой революции не будет, и Первая Конная в Берлин не войдет, если уже тогда посылал людей "с дальним прицелом", на глубокое внедрение, а не на конкретный результат. Год двадцать первый, тяжело больной Ильич уже почти отошел от дел - и значит, товарищ Феликс уже выбрал сторону, не Троцкого, а Сталина, на социализм в одной стране и долгое сосуществование?

   Хотя первое дело, которое он блестяще организовал здесь... "Лампочка Ильича", план ГОЭЛРО - все могло провалиться из-за такой мелочи, как вольфрамовая нить. В царской России их не делали, как и не добывали вольфрам, вообще не умели с ним работать, а это не только лампочки, но сверхпрочная сталь, идущая на броню, стволы орудий, детали моторов, сверхпрочный инструмент. И всего лишь три фирмы имели полный цикл вольфрамового производства, голландский "Филипс", американские "Дженерал Электрик", и немецкий "Осрам". Продать технологию и оборудование немцы отказались категорически. И тогда в дело вступила советская разведка.

   Часть информации удалось найти в открытой литературе. Что-то сумели подсмотреть при визите на завод советской делегации. Это тоже сыграло свою роль: чтобы правильно задать вопрос, надо знать половину ответа. И товарищи из Москвы сумели, при помощи немецких коммунистов, рабочих и техников фирмы, получить ответы, спрашивая уже "прицельно", по каждой конкретной проблеме. Эти товарищи по возвращении получили ордена, так и не узнав, кто их обеспечивал, подстраховывал, сводил с нужными людьми, делал так, чтобы этим людям никто не мешал.

   Он не был в обиде. Все мы делаем одно большое, общее дело. Когда мировая революция совершится, тогда и поделим, и славу, и почет.

   Затем был двадцать третий год. Восстал Гамбург, вся Германия готова была вспыхнуть, казалось, вот он, давно ожидаемый мировой пожар! Если только Советская Россия поддержит. И пройдут красные Конармии по берлинским мостовым.

   Армии не пришли. Дома, в Москве, шла борьба за власть, всем было ясно, что дни Ильича сочтены. Даешь Берлин - но сначала, даешь Варшаву, а все помнили двадцатый год. Проклятые шляхтичи, все могло быть иначе, имей СССР и Германия общую границу! Конечно, тотчас же вмешалась бы Антанта, но и ее собственные пролетарии не остались бы в стороне, и в мире началась бы давно обещанная еще Карлом Марксом всеобщая классовая война, перешедшая в мировую революцию. И в Москве тогда приняли совсем другое решение.

   С тех пор он ненавидел поляков. И всячески способствовал, по мере своих возможностей и текущего момента, когда в тридцать девятом, уже после завоевания, в Польше устроили такой "ад на земле", что даже генералы вермахта были потрясены. Что ж, паны напросились сами - еще в двадцатом, оказав сопротивление мировой революции и сорвав наш поход в Европу, они тем самым вычеркнули себя из списка народов, достойных места в новой, лучшей жизни.

   А тогда, в двадцать третьем, в Москве решили, что товарищи, гибнущие на гамбургских баррикадах, должны своей кровью оплатить укрепление осажденного лагеря Советской страны. Отказ от помощи им - в обмен на новейшие технологии, и оборудование военных заводов, которое все равно должно было быть уничтожено по решению Контрольной Комиссии Антанты. И эти переговоры вели совсем другие люди, он же был "агентом влияния", обеспечивая им почву и тылы.

   Если бы не проклятые поляки - он мог бы уже вернуться домой. Потому что маска, которую носишь слишком долго - становится истинным лицом. А чужая биография - своей. Самым слабым местом его "легенды" было, что тот, чье место он занял, был знаком с тогда еще ефрейтором Шикельгрубером. Но война и смута очень меняют людей, а тот, другой, внешне действительно был очень на него похож. Да и "знаком" и "был близким другом", это все же несколько разные вещи. Он сумел оказать будущему фюреру несколько очень важных для него услуг. И фюрер поверил.