Морзист

– У меня тоже работает, – сказала Машка. – Буквы какие-то. Сейчас наберу «Сдохните мрази к чертям собачьим».

– Да ладно? – прошептал я, усиленно давя на кнопки: кажется, у меня начали дрожать пальцы, но благо девчонки этого не видели. – Да ладно. Да ладно! У меня у одного они сломаны?

– Не горит экранчик?

– Нет!

– Капец…

Мне вмиг поплохело от одной только мысли, что я в ловушке. В воспаленном сознании начали плясать жуткие картинки моей скорой кончины, а ведь пару минут назад все было так хорошо! В фильмах и страшилках в таких случаях обычно приходится жертвовать конечностями, чтобы спастись, неужели и мне для того, чтобы выжить, придется отпилить себе обе руки? Да и отпилить их и то нечем. Придется грызть их собственными зубами, давясь собственной кровью. Нет, я бы никогда этого не сделал. Попади я в такую ситуацию неделю назад, я бы точно не стал писать страшилку «Лезвие», где главному герою пришлось откусить собственной жене два пальца – средний и указательный. Писать ее мне было не страшно, а саркастически весело, но сейчас, при мысли о том, что все описанное в моем блоге могло быть реальностью, стало жутко.

От таких рассуждений в затылок вступило с новой силой, пока без стука. Но и от этого не становилось легче. Сейчас я бы согласился даже на часовой приступ, лишь бы стянуть с рук этот железный бред.

– А-а! – испуганно вскрикнула Машка и, кажется, зажала сама себе рот рукой. – Кто это?!

– Кто? – переспросили мы с девчонкой справа в один голос.

Я даже посмотрел в ту сторону, где сидела она, но так и не понял, переглянулись мы или нет.

– У нас рядом тоже сидят! – прошептала девчонка справа с надеждой в голосе.

– Фонарик! – воскликнула Машка. – Мне на шею фонарик повесили…

Раздался громкий щелчок, и в один момент слепая темнота рассеялась. Я зажмурил глаза от яркого света, но тут же открыл их и завертелся по сторонам: нас было много.

Безжизненными телами, сгорбившись, как эмбрионы, в тесных стенах железного тоннеля сидели наши. Справа – Мишка, рядом с той девчонкой: ее глаза раскраснелись, как у черта, а по щекам ползли черные слезы туши. Эта страшная маска выражала такой ужас, будто девчонка не выдержит и вот-вот закричит, оскалится и перебьет нас всех к чертовой матери. Она сидела, обхватив голые коленки, и вся тряслась. Когда мы встретились с ней глазами, ее губы задрожали еще больше, и она отвернулась.

Тот, до кого я дотронулся, и вправду оказался Степанычем: разбитые очки сползли на живот, лицо изрезано осколками (похоже, упал он прямо на очки), а на волосах с затылка и на стене поблескивала запекшаяся кровь.

Мирону повезло больше всех: он расстелился на полу, головой к Машке, а ногами ко мне, и можно было подумать, что он просто спит, вальяжно приоткрыв рот. Если бы я раскрыл ноги под углом в сто восемьдесят градусов, то коленкой достал бы до него.

Пока бывшая Мирона сквозь слезы тараторила его имя, Машка втащила Мирона к себе на колени и пощупала пульс, приложив два пальца к шее.

– Живой, – облегченно прошептала она, взяла фонарик в зубы и попробовала растолкать Мирона. – Может, искусственное дыхание ему поможет, а, Насть?

– Только попробуй!!!

Настя, значит. Сам бы не вспомнил.

– Это, по ходу, вентиляция, – сказал я, озираясь по сторонам. – И, мне кажется, она точно не в подвале того поместья.

– Вентиляция… – прошептала Настя. – Как они нас сюда засунули? У меня все тело болит и ноги в синяках.

У меня перед глазами вдруг всплыла такая картинка, от которой захотелось проблеваться: Верзила, собрав наши тела в охапку, подает Карлуше каждое по очереди, а этот мелкий сидит в вентиляции и высовывает только свою довольную рожу, затаскивает каждое тело за руки, сворачивает кренделем в тесном железном гробу, пристегивает наручниками и ржет, как свинья. А еще напоследок сует каждому в рот своими коротенькими пальчиками свернутые бумажные комки.

Вдруг Мишка зашевелился и начал падать на Настю, которая тут же заверещала, всеми силами пытаясь удержать грузное тело:

– А-а! Мамочки… Он живой…

– Где я? – пробубнил Мишка, сонно хлопая глазами. – Че за…

– Квест, удар по башке и вентиляция, – объявила Машка, направляя свет фонарика прямо на Мишку, отчего кругленькая луна вновь засияла.

– Чего? Да ладно… – прошептал он, ухватившись за голову. Железные оковы на его руках заскрежетали. – Наручники?

– Они самые.

– Ох, ё-ё… – жалобно протянул Мишка. – Нет… Да вы серьезно?

– Серьезно, – ответил я, бездумно нажимая кнопки на наручниках: только цифры, от нуля до девяти, и ни кнопкой больше. Только бы они заработали.

Мишка выплюнул бумажный комок и с удивлением расправил его пальцами:

– Одна… Че… Маш, посвети сюда. Одна ма… «Одна маленькая уточка бесконечно смотрела Сплит, когда вышла на пенсию», – прочитал он и скривился в еще большем недоумении. – Чего?