Мощи

После разговора с Карповым целые дни мучился, как избавить Белопольскую от нежданных гостей, и возмущался, что это, собственно, с целью над человеком поиздеваться, высмеять его странности. Представил Зину растерянной и подумал, что она непременно расплачется, — сперва, конечно, выгонит их, а, может быть, и на это силы не хватит, а только расплачется, но эти слезы будут пыткой ей, а главное; если она не удержится и при всех выплачет свое оскорбление. По вечерам бродил по улицам и подолгу около того дома, где за углом и сам жил, останавливался у витрин и рассматривал москательный товар, думая о том, что наверху, всего в нескольких шагах живет Зина и он не смеет войти к ней. А на другой стороне, давно уже, неизвестный человек в котелке по следам Петровского. Углубленный в себя не замечал слежки, а следивший злился, что без толку гуляет за студентом, и студент этот, вероятно, ненормальный, потому что бродит по городу, ездит в трамвае и никуда не заходит, ни с кем не встречается; один раз сотрудник даже обрадовался, когда Петровский заходил к Карпову. И тот был под негласным, и решил даже, что, вероятно, Никодим очень умелый и осторожный, хочет запутать, до одурения довести его и что-то сделать очень важное. Следил, главным образом, вечером, когда Никодим уходил бродить по городу, чтобы только не быть с Феничкой. И сейчас, на противоположной стороне, наблюдал за ним, видел, что долго прохаживается около того дома, где жил, только с угловой стороны, очевидно, кого-то ждал, и, действительно, увидел, как подошла какая-то девушка с большими черными глазами, что-то сказала ему и вошла в тот же дом, — он даже решил, что она-то и есть тот человек, с которым так важно было тому свидание и из-за нее он кружил по городу, — обрадовался и записал в книжку, — свидание с неуклюжим (Карповым) и большеглазой (Зиною) и на следующий же день доложил начальству.

Зина издали заметила хмурившегося Никодима, нервно потиравшего руки, и подумала, что он ждет ее, хочет зачем-то встретиться, может быть, у него произошло что-то важное… Подошла к нему, почти подбежала, вскинула глаза.

— Никодим, вы меня ждете?

Петровский вздрогнул и обрадованно ответил:

— Да, Зина, жду, давно жду, несколько дней…

— Что, милый, случилось?

— Я знаю, что вы через неделю именинница, и я очень, очень хочу в этот день быть с вами.

Девушка растерялась, испуганно взглянула на Никодима и не знала, что ей ответить, боялась отказать и обидеть, — о нем ведь она теперь всегда думает, и чем больше, тем ближе он ей становится. Она прикоснулась к его душе, взяла ее, но свою отдать — это ужасно страшно, ведь это должно быть на всю жизнь, а она даже не знает, — готова ли к этому, хватит ли сил у ней пережить эту минуту.

Растерянно ответила ему:

— Я подумаю, Никодим, подумаю, можно ли это будет, и напишу вам. Обязательно напишу…

И сейчас же, не простившись, убежала от него.

Бродить уже больше не мог от усталости и голода, ведь он теперь почти ничего не ест, не хочет от Фенички брать и доживает в ее комнате последний месяц, а потом он уйдет от ней и больше не будет мучения.

Вернулся домой, хотел лечь — постучала Феничка, но в комнату не вошла, позвала к себе:

— Я сейчас только вернулась домой, Никодим, и неожиданно видела тебя с тою девушкой, — помнишь, с ней мы колос ржи продавали…

От неожиданных в упор слов все в нем упало, и беззвучно спросил:

— Видела?..

— Да, видела! Вот почему ты в последнее время чужой стал… В твою жизнь врываться я не хочу, но ты должен быть честным, как я, — если к тебе пришла новая жизнь — не мучайся и не мучай, нам будет от этого легче и сможем остаться друзьями.

Никодим молча сел на диван.

— Ты ведь знаешь, что я к жизни отношусь честно, и не хочу, чтобы из-за меня страдал кто-нибудь, особенно ты, — ты ведь сейчас больше всего для меня, и между нами должна быть правда. Только этого я и хочу. Что же ты молчишь?.. Скажи что-нибудь, — только правду…

Тяжело было говорить, потому что почувствовал, что действительно к нему пришла новая жизнь — не заметил, как вошла в него и овладела, оттого и тяготился Феничкой, но сказать, раскрыть эту тайну свою — было жутко, — через силу начал:

— Да, Феня, может быть, я ошибаюсь еще, но что-то после встречи с той девушкой произошлосо мной…

— Ты нашел свою любовь, Никодим, и ты боишься ее… боишься в этом сознаться самому себе, она необычайна для тебя. Она ведь для каждого необычайна; когда и я нашла ее — мне тоже трудно было сознаться в этом. И тебя теперь тяготит моя близость… Да?..

— Я измучился… Даже показалось, — я правду скажу, потому что я виноват, очень виноват перед тобой, — мне показалось, что я на содержании у тебя…

— Никодим, и ты это мог подумать?..

— Поэтому и говорю правду, что подумал так про себя…

— И про меня?!

— И про тебя, Феня…

— Неужели ты думаешь, что я способна на эту гадость! Без влечения, без любви!.. С чужим человеком?.. Боже, какой ужас!.. Никодим…