Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Пока еще не научился искусству угадывать чужие мысли, как ты.

— Тогда послушай. Что ты скажешь, если я велю Дюрдане переселиться в Анкару?

— Будешь держать ее там как запасную?

— Нет, конечно.

— А для чего?

— Выдам за свою тетку.

— Зачем тебе понадобилась тетка?

— Я ведь, как только стану депутатом, перееду в Анкару.

— Будешь со старушкой жить?

— Ну что ты, дорогой!

— Тогда зачем она тебе?

— Ну и тупица ты! Пойми же…

— Понял… Устроишь на квартире тетушки публичный дом…

Кудрет усмехнулся. Длинный покачал головой:

— Клянусь, по тебе веревка плачет!

— С чего ты взял?

— Еще спрашивает…

— Ну хорошо. Во всяком случае, разве нам не понадобится гарсоньер[67], когда я перееду в Анкару?

— Ты думаешь, понадобится?

— Представь, подцепили мы женщин, так не в гостиницу же их вести.

Идрис захихикал. Заметив это, Длинный сказал:

— Ай-я-яй! Даже Идрис смеется.

— Что значит «даже»? Разве я не человек? — огрызнулся тот.

— Спроси об этом старшего брата Кудрет-бея. Услышишь, что он скажет.

Кудрет расхохотался, но тут же стал серьезным. Мысль, высказанная им в шутку, показалась ему достойной внимания. А почему бы нет? Только для такого дела и годится Дюрдане.

— Напишу-ка я ей письмо…

— О том, что собираешься превратить ее будущую квартиру в гарсоньер?

— Ну и глуп ты! Да разве можно о таком писать, болван!

— Что же ты ей напишешь?

— Чтобы в Стамбуле продала свою часть дома, купила в Анкаре квартиру и ждала, когда соизволит пожаловать к ней ее повелитель.

Длинный зевнул. Глядя на него, зевнул и Идрис.

— Пойду-ка я на боковую, бей-эфенди.

— И я тоже…

Длинный и Идрис встали.

— Ну что ж, дрыхните, — сказал Кудрет, — а у меня еще дела.

Оставшись один, Кудрет стал прохаживаться по гостиной, и мысль о Дюрдане созрела окончательно. Он сел за стол и стал писать:

«Моя душа, моя душечка, моя дражайшая и сладчайшая!»

Кудрет не скупился на нежные слова. Время от времени он останавливался, улыбался и хихикал, представляя себе, как возрадуется эта спятившая старуха «из придворных», получив его письмо. Он предлагал Дюрдане срочно продать часть дома в Стамбуле, получше спрятать деньги за пазуху и переехать в Анкару. Купить там приличную квартиру в малонаселенном районе, привести ее в порядок, обставить. Скоро выборы, он непременно станет депутатом меджлиса и сразу переберется в Анкару. Само собой, у них должна быть квартира, соответствующая их высокому положению.

Кудрет поднялся, заложил руки за спину и снова походил по гостиной. «Представлю ее всем как свою тетку. Это вполне правдоподобно. Не брать же мне жену, которая старше меня на двадцать лет!»

Кудрет пробежал глазами написанное, понял, что переборщил, порвал письмо и принялся за новое, более серьезное. Долгое молчание объяснял неопределенностью своего положения, которое лишь сейчас упрочилось благодаря тому, что по милости всевышнего народ с каждым днем благоволит к нему все более и более. Вполне возможно, что в самом скором времени он станет депутатом меджлиса. Впрочем, никаких «возможно». Его избрание в депутаты — дело решенное. Это ясно как божий день. Поэтому он просит ханым-эфенди продать часть своего дома и переехать в Анкару. Благородное происхождение и тонкий вкус помогут ей, он в этом уверен, купить в Анкаре квартиру, подобающую депутату, и обставить ее должным образом. А потом пусть наберется терпения и ждет своего Кудрета. Но ждать ей придется совсем недолго. Посему, не теряя времени…

Письмо пришло как раз в то время, когда Дюрдане уже потеряла всякую надежду. Старушка всполошилась, нацепила на нос две пары очков и, трепеща от волнения, прочла несколько раз кряду долгожданные строки. Ее восторг был близок к экстазу. Словно влюбленная до безумия девица, она бросилась в спальню и зарылась лицом в подушки. Потом снова и снова перечитывала письмо.

Значит, он вышел из тюрьмы? Занялся политикой? Будет депутатом? Боже, как это прекрасно! Была она женою губернатора, а теперь выйдет за депутата! Вот оно, милосердие всевышнего! Не оставаться же ей всю жизнь вдовой! Не зря ей снилось, будто они с Кудретом взбираются на гору, высоко-высоко. Ей было страшно, но Кудрет взял ее за руку и сказал: «Иди, женушка, не бойся! Я ведь здесь, рядом с тобой». Взобрались они на гору или нет — этого она не помнит, потому что проснулась. Проснулась и долго целовала собственную руку, ту самую, за которую ее держал во сне Кудрет. Вещий сон! Она и раздумывать не станет. Продаст свою часть дома, купит в Анкаре квартиру, обставит, словом, поступит так, как пожелал ее Кудретик.

Соскочив с постели, Дюрдане кинулась на кухню, оттуда виден был дом повитухи. Там никого. Какая жалость! Ей так хотелось похвастаться, чтобы эта старая карга лопнула от зависти!

Дюрдане напудрилась, накрасила губы, накинула легкое манто и побежала к бакалейщику.

— Счастливой торговли, главный бакалейщик!

— Добро пожаловать, барышня! Спасибо на добром слове!

— Смейся, смейся! Посмотрим, что ты запоешь, когда я покажу тебе письмо Кудретика!

— А ну, покажи!