Мошенники

Он следил теперь за ней взглядом удава, предвкушающего легкую добычу. Улыбка блуждала по его лицу. Он надеялся, что она не слишком скоро почувствует тошноту и что с ними не произойдет повторения прошлого раза. Да, тогда получилось довольно неприятно. Даже внешне красивые женщины утрачивают свою привлекательность при приступах рвоты, а женщины, которых он убивал раньше, и та, которую он убивал сейчас, особой привлекательностью не отличались и в нормальном состоянии.

— Здорово-то как, — сказала Приссила.

— Еще чаю, дорогая? — осведомился он.

— Да, пожалуйста. — И он налил ей из маленького пузатого чайника. — А ты что, не любишь разве чай? — спросила она. — Ты к нему даже не прикоснулся.

— Нет, недолюбливаю его, — сказал он. — Я поклонник кофе.

Она приняла у него налитую чашку.

— Ты уже положил сахар? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Я уже все в него положил. — И он улыбнулся своей мрачной шутке.

— Из тебя получится просто великолепный муж, — она плотно наелась, теплота её убаюкивала, её даже чуть клонило ко сну. Сегодня они будут мужем и женой. У неё было ленивое и благодушное настроение, она чувствовала полную гармонию с миром и с собой. — Да, ты будешь просто великолепным мужем.

— Да уж, постараюсь, — сказал он. — Мне хотелось бы сделать тебя самой счастливой женщиной в мире.

— А я уже самая счастливая женщина в мире.

— Я хотел бы, чтобы все знали, что ты моя, — сказал Дональдсон. — Чтобы каждый, увидев тебя, знал это. Мне хочется кричать об этом каждому встречному, писать на стенах метровыми буквами.

Приссила улыбнулась. Глядя на эту её улыбку, он думал: “Ну, знаешь ли ты, дорогая, что ты уже отравлена? Ты хоть понимаешь, что это такое — отравление мышьяком?” Он пристально наблюдал за ней и не было в нем ни жалости, ни сочувствия. Теперь уже недолго осталось. Всего каких-то несколько часов в крайнем случае. Сегодня же ночью он избавится от неё точно таким же образом, каким он избавлялся от остальных. Теперь ему оставалась одна-единственная задача — некая уступка его эгоистической фантазии. Подобно великому художнику, он должен поставить свою подпись на своей работе. И ему сейчас предстояло подвести её к тому, чтобы она сама помогла ему поставить эту подпись.

— Мне иногда приходят в голову совершенно безумные идеи, — сказал он.

— Ах, вот как! — отозвалась она со смехом. — Теперь самое время признаться, наконец, в том, что в семье дурная наследственность. И это всего только за несколько часов до венчания. Интересно, какие ещё секреты имеются у нас?

— Нет, у меня и в самом деле возникают безумные идеи, — настаивал он, повторяя эти хорошо отрепетированные слова, слова, которые безошибочно срабатывали ранее, и которые, он был уверен в этом, должны сработать и в данном случае. Говорил он с некоторым оттенком раздражения из-за того, что она прервала его гладко отрепетированную речь своими глупыми замечаниями с потугами на остроумие. — Мне хотелось бы, мне хотелось бы поставить на тебе свое клеймо. Мне хотелось бы поставить на тебе свое имя, впечатать его навечно, чтобы люди видели, что ты принадлежишь мне и только мне.

— Люди все равно это поймут. Они увидят это по моим глазам.

— Да, но… нет, это, конечно, глупость чистейшей воды, я и сам признаю это. Разве я не сказал тебе, что это безумная идея? Разве я не предупредил тебя заранее?

— Будь я коровой, милый, я была бы не прочь носить твое клеймо, — сказала она.

— Но ведь должен же найтись какой-нибудь иной способ, — сказал он, как бы мучительно подыскивая выход из положения. Он повернулся к её руке через стол и принялся нежно перебирать её пальцы. — О, нет, я совсем не думаю о клеймении раскаленным железом. Одна мысль об этом наверное убила бы меня, Прис. Но… — Он вдруг прервал себя, задумчиво глядя на её руку. — Послушай, — сказал он. — Послушай-ка, а что…

— Что?

— Татуировка. Что ты на это скажешь?

Приссила улыбнулась:

— Что?

— Татуировка.

— Ну… — Приссила замолчала с выражением крайнего изумления на лице. — А причем тут татуировка?

— Не хотелось бы тебе вытатуировать что-нибудь?

— Нет, не хотелось бы, — твердо ответила она.

— Ox, — проговорил он упавшим голосом.

— А с какой стати мне вдруг захотелось бы делать татуировку?

— Да нет, я просто так, — сказал он. — Забудем про это.

Она посмотрела на него совершенно сбитая с толку.

— В чем дело, милый?

— Нет, ничего.

— Ты рассердился?

— Нет.

— Рассердился, это же видно. Неужели тебе… тебе хотелось бы, чтобы я и впрямь сделала себе… татуировку?

— Хотелось бы, — тихо признался он.

— Я не совсем понимаю тебя.

— Маленькую татуировку. Символическую. Где-нибудь на руке. — Он взял её руку в свою. — Вот, может быть, на этом месте, между большим и указательным пальцами.

— Я… я так боюсь уколов и вообще иголок, — сказала Приссила.

— Ну, тогда забудем об этом, — он уставился взглядом в покрытую скатертью поверхность стола. — Ты уже выпила чай? Допивай его, пожалуйста, — сказал он и улыбнулся грустной улыбкой мальчишки, признавшего собственное поражение.

— Если бы я… — она не договорила и задумалась. — Дело в том, что я ужасно боюсь иголок.