Москаль

Игорь Патолин был не в восторге от полученного поручения. «Семейные» дела, они самые темные, это он уже успел понять, несмотря на житейскую неопытность. Здесь все в семь слоев, всегда не конечное количество фигурантов и версий. Историю обыкновенной семьи может досконально распутать или бригада Фрейдов, или стосерийный бразильский сериал.

А городок Дубно ему понравился.

Пологий клон горы, шесть-семь извилистых черепичных полос, сползающих к реке, и все это в обрамленье кудрявого букового леса. Бухенвальд, как, наверно, пошутил бы остроумный Дир Сергеевич. При въезде в Дубно жизнь как бы сбрасывала передачу, с третьей на первую. Здесь можно было встретить хорошие западные машины, но почти всегда в неподвижном состоянии у раскрашенных в разные цвета домов. Владельцам приходилось считаться с тем, что мостовые тут местами до сих пор булыжные, а по музею гонять не принято.

Люди приветливы, Патолин вроде бы не заметил никакой специфической реакции на нескрываемо москальский говор. Впрочем, в голове время от времени всплывала фраза из Костомарова: «Хохлы не мстительны, но злопамятны ради осторожности». К чему всплывала?

Кстати, почему Дубно, если вокруг сплошной бук? А может, граб?

В здании поселковой администрации ему мгновенно выдали адрес семейства Гирныков, но предупредили, что добираться придется долго, потому что живут они далеко, на самой окраине, за мельницей. Улица Мусикевича. Лучше, чтобы кто-нибудь отвез. Игорь отлюбезничался, мол, хочет прогуляться, осмотреть поселение. Что было чистой правдой. Уже через пятнадцать минут он звонил в дверь длинного двухквартирного особняка, стоящего посреди прибранного осеннего сада.

Открыла сорокалетняя дама с густыми бровями, румяными щеками и осторожной улыбкой. Она как бы готова была обрадоваться всякому, но не была уверена, что и в данном случае это уместно. Игорь Патолин ни в коем случае не производил запугивающего впечатления. Серый плащ с вишневым воротником, гипнотически аккуратный пробор, артистический шарф под горлом, сверхтонкий дипломат в правой кожаной руке.

– Янина Ивановна Гирнык, я могу с ней поговорить?

Убыбка на лице хозяйки сделалась скорбной.

– Нет, она в больнице.

– В больнице?!

Патолин вдруг вздрогнул и потрогал кожаным пальцем плотно прилипший к черепу чуб. После этого представился. Телевизионный работник с московского канала.

Регина Станиславовна, так представилась хозяйка, предложила ему войти, но сказать ей вдобавок к уже сообщенному было нечего.

– Да, мама в больнице.

– В психиатрической? – Регина Станиславовна удивилась, и даже подумала, может быть, обидеться? Этот юноша в принципе производил благоприятное впечатление, обходительный, странный, страшная худоба лишала его угрожающего содержания. Даже вызывающая иноземность не вызывала отторжения. Не украинец, не русин, не венгерец. Да, что там говорить, если он вообще представился: из Москвы. Но ничего хамского, враждебного Регине Гирнык в этом слове не послышалось. По крайней мере в данном случае. Ну, интересуется человек. Интересуется мамой. Регина Станиславовна, насупилась и сказала.

– У мамы сердце.

«Москаль» начал так искренне извиняться, что стало понятно – ему в самом деле неловко. Молодой еще, порывистый, сначала говорит, потом думает.

Итак, легенда Патолина гласила, что он редактор одной столичной телестудии, собирает материал для фильма о годах «советского присутствия» на Западной Украине.

– В Украине, – поправила его Регина Станиславовна, спокойно и безапеляционно, как всякая учительница, а она работала именно учительницей в одной из двух местных школ.

Гость опять изобразил на лице извиняющуюся гримасу, хотя отлично знал, как поставить собеседницу на место. Он мог бы сказать, что по нормам русского языка – а говорили они безусловно по-русски – надо говорить «на». На Кубу, на Луну, на Украину. Навязывание этого «в» есть вмешательство в суверенитет русского языка. Но он ничего этого не сказал. Было видно, что ради выполнения того, что ему поручено, он готов мириться со многим.

– Все не привыкну.

– Привыкайте, – твердо, хоть и без вызова, было ему замечено.

Регина Станиславовна напоила Игоря отличным кофе и согласилась проводить гостя к сердечной маме. Но нельзя было сказать, что сделала это с охотой и совсем без каких бы то ни было колебаний. Смысл их был гостю непонятен, но присутствие их он несомненно ощущал. Поэтому был скуп на слова, дабы не спугнуть собеседницу. Проще всего колебания эти было объяснить неожиданностью и неординарностью визита. Жили себе люди, жили, и вдруг как снег на голову: а ну-ка рассказывайте, что тут было сорок лет назад. Интерес Регины Станиславовны к гостю становился постепенно все более трезвыми. С чего это вдруг именно сейчас? А что будет за фильм? А почему именно к ним, Гирныкам? И правда, что из Москвы? А от кого вы услышали нашу историю?