Москаль

Елагин сел на заднее сиденье, открыл крышку ноутбука. Пошелестел пальцами по черным клавишам. Некоторое время сидел задумавшись. Потом опустил крышку.

– Погоди.

Патолин осторожно сел рядом.

– Что-то случилось, Александр Иванович?

– Кажется, да.

Украина

1

Роман Миронович Рыбак, Регина Станиславовна Гирнык и мэр местечка Дубно стояли на маленьком пустыре, который с одной стороны ограничивался двухэтажным каменным зданием довоенной постройки, а с другой – излучиной большого ручья, невидимого за ивняком. Сеялся мелкий, какой-то московский дождь, отчего и здание и заросли выглядели неприятнее, чем могли бы. Мэр городка, ярый западенец и националист, как выяснилось к началу описываемого разговора, носил немного неуместную в данном раскладе фамилию Коновалов, но беседу вел на настолько густой мове, что это снимало все вопросы. И даже наоборот, рождало, по крайней мере у Рыбака, чье сознание было изрядно замусорено ввиду долгой жизни и работы в среде русского языка, чувство неловкости. Многих слов он не понимал, оставалось удовлетворяться улавливанием основного смысла. Сам он предпочитал говорить по-русски, если нельзя было промолчать и отделаться кивком. Москаля не станут стыдить за то, что он не знает ридной мовы.

Смысл состоял в том, что стоят они трое сейчас на том месте, где раньше располагался большой деревянный амбар и сарай для сена. Сюда местные крестьяне свозили с незапамятных времен пшеницу и подсолнечник, потому что помимо маслозавода с масличным жомом имелась на ручье и запруда с мельницей. Было время расцвета этого единоличного предприятия и колхозного его загнивания. Была у маслозавода и патриотическая слава – здесь до трех суток скрывался от тупой сталинской облавы Антон Гецько, хорунжий, раненый герой, выданный НКВД каким-то безродным скотом с партбилетом.

Мэр, крепкий, квадратный мужчина в джинсовом костюме с большим националистическим значком на кармане куртки и мобильным телефоном в указательной руке, говорил сочно, с наслаждением, испытывая редкий вид интеллектуального оргазма, достающийся на долю переделывателя истории. Хотя бы в голове одного-единственного слушателя. Про Регину Станиславовну он уже знал, что она вполне просвещена в свете новейшего национального знания.

На обозреваемом месте, где и состоялось пронзение вилами народной мести пьяного оккупанта Мозгалева, предполагалось отцами городка строительство мемориала. Объявлен конкурс проектов, и есть уже очень интересные работы. И что важно – местных талантов производство. Значит, в народе жива память о своих героях и заступниках. Есть очень хорошие работы. Не надо думать, что все очень уж примитивно и прямолинейно. Лежит на соломе москальский офицер с вилами в груди, а рядом парубок возносит к Богу благодарственные молитвы. Никакой пошлости и натурализма. Высокие художественные решения. Единственное, что пока не ясно, что делать с названием, ведь не напишешь же, что памятник поставлен в честь «вильной Украины», могут подумать, что тут речь о вилах, которыми была совершена справедливость. Но решение будет найдено.

Одно пока препятствие: в этом месте бойкий мэр заметно помрачнел – финансирование. Антинациональные киевские власти не спешат с принятием закона, который бы обязал соответствующие правительственные структуры в полной мере финансировать увековечивание памяти борцов за свободу Украины. А собственным, поселковым бюджетом такого дела не осилить. Всякие ехидные голоса советуют – а ты пройдись по дворам с шапкой, нехай туда накидают гривен от самостийного сердца, кто сколько сможет. Но он, как мэр, как политически уже мыслящий человек, отвечает им: а почему бедный украинец должен из своего дырявого кармана финансировать то, что обязано поддерживать деньгами родное его государство. Один раз оно уже собрало подоходный налог, теперь хочет собрать налог с каждой совести.

– А Канада? – спросил Роман Миронович, лишь бы показать, что внимает в тему.

Мэр сказал, что над этим они работают.

– У меня дядя в Канаде, – сказала Регина Станиславовна.