Москаль

Майор открыл дверь машины и выскочил в начавшийся мокрый снегопад. Ему надо было подумать, это лучше у него получалось в движении, а не в сидячем положении. Сенатор что-то крикнул ему вслед, но это уже не имело значения. Майор поверил сенатору. Нет, разумеется, надо было иметь в виду, что избранник малого сибирского народа мог просто его кинуть в манере нынешнего обнаглевшего чиновничества, когда взятки берут, а просьб и не думают выполнять, но чутье подсказывало – этот старался.

Но что тогда?

Что, если правда – старший Мозгалев мертв?

Как это влияет на течение дел?

Интересно, знает ли об этом «наследник»? Догадывается ли, если не знает?

Майор попытался восстановить в памяти картину поведения «наследника» в последнее время. Резкий перепад в настроении младшего брата мог бы означать реакцию на смерть старшего. Нет, это ложный путь. Поведение Дира Сергеевича скорее подчиняется перепадам его неврастении, а не реальному изменению ситуации.

И как быть теперь с «тамплиерами»? Нужны они еще или послать к чертям, куда им и дорога. Если Аскольд мертв, исчезают все моральные преграды, все обязательства его Елагина перед «Стройинжинирингом» и можно спокойно звонить в прокуратуру и сдавать «наследника» со всеми его параноидальными идеями. И это не будет предательством. Единственное, что скверно, – нечего реально предъявить! Пока он никого не убил, любая прокуратура сочтет, что параноик не он, а доносящий на него начальник службы безопасности.

Что-то голова плоха, надо посоветоваться с Патолиным.

А как он доберется до него? Майор огляделся. Охотный ряд и все примыкающие к нему улицы были забиты, машины тускло дымились, отсвечивая мокрыми крышами, как лежачие стада моржей. Когда все это стронется с места? Васю он отослал, собираясь вызвонить, когда закончит дела в Сенате. Сейчас, как же, вызвонишь. Что же, пешком? Его внимание привлекли огромные болтающиеся туда-сюда двери. Метро! Господи, я отвык, даже выпало из сознания, что есть такой вид транспорта, с веселым стыдом подумал майор, ныряя в приоткрывшуюся дверь. Сейчас, раз-два-три – и демократично домчим.

Первое, чем встречает метро жителя городской поверхности, это запах. Воздух, пережеванный вагонными колесами в туннелях и настоянный на испарениях похмельных попрошаек и несчастных или же хитроумных матерей с картонками и замызганными детишками.

В метро нужен билет, вспомнил майор. Но в кассу – очередь человек двадцать пять. Вот тебе и демократичная скорость передвижения. К растерянно и недовольно оглядывающемуся господину в конце очереди тут же подрулил тихий парень и предложил билет на две поездки за сорок рублей.

Спрос еще даже ничего не спросил, а предложение уже вот оно. Еще одно наблюдение сделалось само собой. Все кто звонил по мобильному в метро, были в состоянии явного и сильного ужаса. Все они хватались обеими руками за голову и страшно кричали.

В вагоне было жарко и душно, Елагин смотрел на свое смутное отражение в вагонном стекле и пытался сосредоточиться. Это хорошо получалось, потому что сознание как бы текло в русле гудящего, ноющего, дребезжащего звука, вместе с туловищем тускло освещенного поезда.

Нет, от задуманной инсценировки отказываться не следует. Надо снять сцену в Казантипе и держать кассету в единственном экземпляре под рукой. Надо звонить «тамплиерам».

Поезд вдруг начал тормозить и остановился в тоннеле. Разумеется, не последовало никакого сообщения по радио. Но майора поразило не это, а тишина в вагоне. Когда опал главный механический шум, пропитывавший весь объем вагона, выползли на поверхность насекомые звуки, шепоты, покашливания, словечки, фразочки, смешки и оказалось, что толпа пассажиров стоит как влажный лес, в кроне которого есть целая своя жизнь. И еще – общее состояние некоторой неловкости, оттого, что скрытая от посторонних шумом движения беседа, вдруг стала почти всеобщим достоянием.

Поезд, опять-таки без всякого объявления, тронулся, начал набирать ход, и тогда майор почувствовал, что его вызывают. Достал телефон, прижал к правому уху.

– Что? Что ты говоришь?! Да?! Что?! – крикнул Елагин, и тут же прижал левую ладонь к левому уху, то ли потому, что ничего не было слышно, то ли потому, что сообщение было ужасным.

4

– Алевтина, открывай!

– Кто там?

– Не притворяйся, что не узнала, и не вздумай сказать, что ты не одна.

За дверью явно ощущался приступ опасливого смущения, но Дир Сергеевич стал колотить кулаком в дверь в знак того, что от него сегодня не отделаться.

– Я одна, но, может быть, в другой раз…