Москаль

Кулак у «наследника» был не богатырский, но очень самоуверенный, такому не откажешь. Алевтина Ниловна Кусачкина, сослуживица Светланы Владимировны по институту и крестная мать Миши Мозгалева, звякнула цепочкой и впустила шумного гостя. Имелась еще и третья особенность у кандидата исторических наук Алевтины Ниловны, выгодная для Дира Сергеевича. Когда-то, еще на заре их знакомства, он ей нравился и, зная об этом, пытался подло завязать с ней роман, собираясь подтвердить народную мудрость, что все подруги твоей жены, твои потенциальные любовницы. Алевтина была редкой души девушка. Она через силу отвергла ухаживания, которых втайне жаждала, переболела свою любовь. У них с Митей установились ровные, явно приязненные отношения, но с каким-то все же не до конца исчерпанным подтекстом. Как будто под толстым слоем пепла оставался тонкий слой чего-то огнеопасного. Дир Сергеевич в минуты неудач, особенно таких, в каких стыдно признаться жене, сваливался в квартирку Алевтины пьяный или напивался, уже приехав. Он не жаловался, но любил, когда она его жалела, выпивала рюмочку с ним и подолгу, до самых микроскопических деталей разбирала с ним очередную неудачу, стараясь доказать ему, что он на самом деле был великолепен, а его просто взяли подлостью, обманом, задавили бесчеловечностью.

Дир Сергеевич страшно радовался, что у них с Алевтиной не случилось в прошлом никакой неуместной постели, что позволяло общаться полноценно и почти не ощущая себя моральным альфонсом, и называть эти отношения дружбой. Он являлся в эту квартирку на улице Королева за повышением своей самооценки и всегда получал то, за чем являлся. Но сегодня целью визита было нечто другое.

Дождавшись чаю и того, что худенькая, большеглазая, вся зачесанная куда-то назад, Алевтина сядет напротив и подопрет щеки ладонями, изготовляясь слушать очередную несусветную историю из жизни нелепого интеллигента, Дир Сергеевич сказал:

– У меня к тебе дело, Аля.

– Дело?

– Важное. Только ты мне можешь помочь.

– Я помогу… если смогу.

– Поможешь, если захочешь.

Алевтина почему-то смутилась и отвернулась к газовой плите, переставила чайник с конфорки на конфорку, хотя в этом не было никакой нужды.

После того несостоявшегося романа с Митей она так и не вышла замуж. Что вызывало у всех ее знакомых тихое недоумение. Ее пытались знакомить с приличными молодыми людьми, но она сбегала с подстроенных встреч, а потом мягко пеняла организаторам. И ведь не уродка. Немного пресновата, не хохотушка, не кровь с молоком, но умница, с отдельной квартирой, со степенью, хотя не все считают это достоинством. Со временем все объяснилось – религия. Алевтина Ниловна сделалась мирской монашкой. Оставаясь хорошим товарищем, хорошим работником и никому не навязывая своих духовных открытий, никого не заманивая в катакомбу своей укромной веры. На работе даже не замечали, что она постится. Когда родился Мишель, никакой другой кандидатуры на роль крестной и не рассматривали. Именно тогда, первый и последний раз, Алевтина поинтересовалась у Мити, почему он сам не крестится, раз уж так деятельно участвует в крещении сына. Стало быть, видит в этом пользу, а не вред. Начитанный Митя ответил тогда, что у него комплекс Константина. Того самого, византийского императора, который по легенде дал совершить над собою таинство, только лежа на смертном одре. Он исходил из трезвого рассуждения, что ему в должности императора лучше оставаться не крещенным, ибо ведь, сколько жестокостей и кровопролитий потребует от него логика властвования. Сколько грехов! Вот перед смертью с крещением ему все отпустятся. И на тот свет он пойдет чистым как из бани.

– Я, конечно, не император, но грешник страшный.

– А вдруг несчастный случай? – серьезно спросила Алевтина. – Если не успеешь, как тогда?

– Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой. Не хочется верить, что я такой уж беспросветный неудачник, что рок меня до такой степени не помилует.

– Ты что, не веришь в Бога?

– Как тебе сказать, я на него надеюсь.

– Несчастный.

Митя запомнил приступ этой сугубой веросерьезности Алевтины и потом частенько над ней подтрунивал по какому-нибудь богословско-церковному поводу. Вычитает что-нибудь этакое у редкого автора и подсунет с ужимками. Например, «несчастные вы люди христиане, и здесь не живете, и там не воскреснете» из Цельсия, что ли. Алевтина никогда не отвечала ему, видимо, жалея, а его эта жалость развлекала.

– Я хочу поговорить с Мишей.

Алевтина вздохнула, она все поняла еще тогда, когда он колотил кулаком в дверь.

– Пей чай.

Дир Сергеевич поднял чашку и выпил одним огромным, неаккуратным глотком. Обжег рот, облил рубаху, рукав пиджака.

– О, Господи! – кинулась к нему Алевтина с полотенцем. Он отстранил ее, зажмурившись и шипя. Из обожженного рта капало, лицо было перекошено, он был очень не хорош в этот момент.

– Нисего, нисего, пройдет, не такой уш и горяший у тебя сиек.

– Митя, ну ты что?!

– Не вздумай реветь, ненавижу!

– А что мне делать?

– Дай телефон крестного сына.

– Извини, правда, извини, но … почему у тебя у самого нет?