Москаль

– Что?! – Дир Сергеевич промокнул рот поданным полотенцем.

– Почему у тебя нет его телефона?

– Интересный вопрос.

– Да.

– Что «да», ты что Светку не знаешь! Она над ним, как орлица, меня и на шаг не подпускать! Как в дикой природе, как будто я его съем! Не львы же! Плохо влияю, пьян, криклив, неудачник!

– Ты не неудачник.

– Да мне теперь плевать! Я с сыном хочу поговорить. И ты, крестная мать, дашь мне его. Да, я мало уделял … внимания, да я был занят собой, эгоист до такой степени, что у меня даже нет телефона собственного и единственного сына. Но что я могу поделать, Светка всегда давала мне трубку, чтобы я с ним поговорил, мне даже в голову не приходило.

Алевтина вздохнула и потупилась.

– Вот видишь.

– Что я вижу!?

– Не кричи. Ты сам видишь, что у тебя нет телефона Миши, потому что ты и не хотел его иметь. А теперь вдруг захотел. Вдруг! Это каприз.

– Ну и что, Аля. Я поговорю с ним, может быть, поеду к нему. Да, наверняка поеду. Мне на все уже здесь наплевать, как выясняется, у меня ничего здесь нет, ни жены, ни матери, ни брата.

– У тебя истерика.

– У меня и истерики нет. Не увиливай, Аля, лучше скажи, что Светка тебе запретила давать мне телефон. Да? Что ты отворачиваешься? Светка! О чудо-юдо женской природы, это же хозяйка Медной Горы, мумия и Снежная королева в одном флаконе. Я ее улыбающейся не видел уже год.

– Она сделала себе ботокс.

– Да хоть синус-косинус, но я хочу видеть сына. Давай, Аля, давай, ну, пожалуйста, пожалей несчастного всеми брошенного отца.

– Не паясничай.

У Дира Сергеевича навернулись слезы, самые настоящие.

– Я не паясничаю, Аля.

Алевтина встала, отошла к окну, ее мучила обязанность участвовать в этой беседе.

– Я хочу сына!

– Ну, представь, ты в таком состоянии к нему являешься, ты же травмируешь мальчика, ты даже не чувствуешь, какая от тебя идет…

– Хорошо! – вскрикнул Дир Сергеевич и съехал со стула коленями на пол. – Я морально грязен и душевно тоже грязен, но помоги мне, я хочу креститься, прямо сейчас.

Алевтина болезненно поморщилась.

– Прекрати!

– Я, правда, хочу, Аля, мне это поможет, я почувствовал, я не придуриваюсь.

Он двинулся на коленях вокруг стола, перебирая ладонями по столешнице. Глаза полные слез!

– Встань! Зачем ты все передразниваешь?!

– Я ничего не передразниваю, я, правда, хочу креститься. И прямо сейчас. Мне очень плохо, Аля.

– Лучше выпей!

– И это ты мне говоришь?

– Встань. Хорошо, завтра мы пойдем в церковь.

– Ой, не увиливай, Аля, катехизиса не знаешь? Священник и церковь не всегда нужны.

– О чем ты?

– Для конфирмации нужен епископ, для соборования – священник, брачующимся никто не нужен, объявили прилюдно, что мы супруги перед Богом, и все. А крестить может всякий христианин, всякого желающего креститься. У тебя воду не отключили?

– Перестань!

Дир Сергеевич положил голову на ладони, продолжая стоять на коленях.

– Значит, не дашь телефон?

– Нет, – жестко отвечала Алевтина Ниловна, – не дам. Вижу, что Светлана была права, я ей сначала не поверила, думала, что наговаривает, а теперь вижу – не наговаривает.

Дир Сергеевич несколько раз судорожно вздохнул.

– А я тогда, знаешь, что сделаю, я к Маховскому поеду, он крестный отец, как-никак. Позвоню и поеду. Или Светка и его обработала?

– Он в больнице, ему вшивают сердечный клапан, никто его не обрабатывал, что ты за человек?!

– Значит, он мне скажет.

– Не смей, Митя, не смей! Я тебя заклинаю!

Дир Сергеевич уже бежал на четвереньках в коридор, схватился за ручку туалетной двери, поднялся в полный рост в несколько шагов, как на многофигурной иллюстрации превращения обезьяны в человека. В глазах Алевтины Ниловны шло, судя по всему, обратное превращение старого друга Мити, в зловредное, мерзкое животное.

– Я ничего не сделаю его клапану, я только спрошу, как мне позвонить сыну, – крикнул Дир Сергеевич уже в дверях.

– Какая же ты гадина, любимый! – Ударила обоими своими кулачками в уже захлопнувшуюся дверь Алевтина Ниловна.

5

Патолин ждал у больницы, на крыльце под козырьком, иногда под бетонный навес заносило волну мокрого снегопада, и тогда он втягивал голову в плечи и натягивал поглубже свою кожаную кепку с маленьким козырьком. Очередной порыв нервного снежного ветра выбросил на берег больничного крыльца майора.

– Александр Иваныч, наконец-то.

– Ты с врачом разговаривал?

– Еще бы, сейчас и пойдем к нему. Вон туда, там лифт. Третий этаж. Реанимация.

– Как ты узнал?

– Дочь позвонила. Собственно, она его и спасла. Случайно вернулась. Увидела, что отец лежит в странной позе, подбородок в слюне. Сначала подумала, что приступ, эпилепсия, он страдал в юности, и теперь еще пьет лекарства. Догадалась вызвать скорую. Вот сюда, по коридору.

Толстый, мягкий, усталый доктор отложил бумаги, когда они вошли, был уже осведомлен о важности пациента.

– Ну что я могу сказать…

Жизни, оказывается, уже ничего вроде бы не угрожает. Промывание желудка и все что нужно уже сделано. Сейчас больной спит и проспит, видимо, до утра.

– Это самоубийство? – напрямик спросил майор.

– Это попытка самоубийства.

– Случайная передозировка?