Московия при Иване Грозном. Свидетельства немца – царского опричника

Когда крымский хан подступил к Москве, никто не мог выбраться из города. Пожар разгулялся, и я захотел спрятаться в подвале. Перед подвалом стояла немецкая девушка из Ливонии, которая сказала мне: «Подвал набит битком. Вы не сможете там поместиться». В подвале сидели по большей части немцы, служившие великому князю, со своими женами и детьми. Потом я увидел своего слугу Германа из Любека, стоявшего у входа в какой-то сводчатый погреб. Я пробился сквозь толпу русских и подошел к погребу, куда вела железная дверь. Вытолкав из погреба половину людей, я запустил туда всех своих домочадцев. Тем временем огонь с опричного двора распространился на Кремль и весь город.

По желанию и велению великого князя, но за свои деньги я раздобыл для него трех рудокопов. Теперь я увидел одного из них по имени Андреас Вольф. Он пытался спастись из огня, полыхавшего повсюду вокруг него. Я затащил его в погреб и тут же закрыл железную дверь. Когда пожар утих, я выглянул, чтобы посмотреть, что творится в подвале. Все, кто там был, умерли и обуглились от огня.

На следующий год [1572], когда войско великого князя собралось у Оки, каждый, согласно размеру его поместий, должен был участвовать в постройке гуляй-города из повозок и помогать копать канавы по берегам реки[72]. Я не хотел этим заниматься. Потом, когда хан дошел до Оки, князь Дмитрий Хворостин, который командовал передовым отрядом, отослал меня с тремя сотнями других князей и бояр. Мне полагалось искать место, где хан мог бы переправиться через реку. Я отъехал на несколько миль вверх по течению, и там, на своем берегу реки, увидел несколько тысяч всадников крымского хана. Я пошел вперед с тремя сотнями всадников и немедля послал депешу князю Дмитрию с просьбой прислать подмогу. «Если дела пойдут плохо, тебе лучше бы вернуться к нам», – ответил князь. Это было невозможно, поскольку отряд крымского хана из нескольких тысяч человек окружил нас и оттеснил к Оке. Лошадь подо мной убили. Я перепрыгнул канаву и спустился к реке, потому что берег был совершенно голый. Все триста моих людей были перебиты. Хан с большими силами шел вперед по берегу реки, и я один оставался в живых.

В то время как я сидел на берегу, ко мне подошли два рыбака и сказали: «Наверно, это татарин. Давай убьем его». – «Я не татарин, – ответил я. – Я служу великому князю, у меня поместье в Старицком уезде». На другой стороне реки появились две красивые лошади. Они убежали от татар. Я попросил рыбаков перевезти меня на другой берег, чтобы я смог заполучить лошадь, но, когда меня перевезли к лошадям, оказалось, что их невозможно поймать.

Когда эта игра[73] была окончена, все поместья вернули земским людям за то, что они поднялись против крымского хана. Без них великий князь не смог бы справиться. Взамен опричникам велено было дать другие поместья. Из-за этого я лишился своих поместий и вотчины, и меня больше не включили в книгу князей и бояр. Причина в том, что всех немцев записывали вместе в одну общую книгу. Немцы думали, что я записан в книге опричных князей и бояр. Князья и бояре думали, что я записан вместе с другими немцами. Так про меня забыли, и я оказался не записан нигде.

Вскоре я все бросил и поехал строить мельницу в Рыбной слободе, а тем временем начал тщательно обдумывать, как бы уехать из этой страны.

Я был коротко знаком с Давидом Кондиным, собиравшим дань в Лапландии. Приехав в Лапландию, я объявил, что жду одного купца, который должен мне денег. Тут я познакомился с голландцем. Я держался так, словно был умелым торговцем, и стал посредником между голландцами, англичанами, норвежцами из Бергена и русскими.

Здешние русские стали спорить со мной, говоря, что их религия лучше германской. Я отвечал, что наша лучше, чем их. За это русские хотели сбросить меня в реку Кола. Якоб Гейне из Шиедама, Иоганн фон Рогма и Иоганн Якоб из Антверпена, Северин и Михаэль Фальк из Норвегии не стали бы такое терпеть. Поняв это, я сделал вид, что придурковат, и все перестали обращать на меня внимание.

Когда мы подошли к острову Амеланд, с северо-востока налетел сильный ветер и шторм. Он отбросил нас к Амеланду и заставил зайти во вражескую реку. Тут появились три валлонские галеры. «Дорогие братья, – закричали мы, – спасите нас. Мы бы очень хотели уйти во Фландрию». – «Да», – сказали они, приняв нас за своих. И только когда мы снова оказались в море, они поняли, что мы хотим идти в Голландию.

Прибыв в Голландию, я взял одного русского и пошел к Гейнриху Крамеру и Каспару Шельгаммеру в Лейпциг. Эти двое хотели бы начать торговать с русскими на том побережье, которое я описал. Они послали с русскими несколько тысяч самоцветов в золотой оправе, чтобы продать их в казну великого князя.

Я отправился в Голландию с пятьюстами центнерами пушечных ядер, а когда снова уходил из Голландии, вблизи Хертогенбоша меня арестовали. Граф хотел пытать меня, а потом повесить, но через три дня меня отпустили.