Московия при Иване Грозном. Свидетельства немца – царского опричника

Однажды мы подъехали к одному месту, где стояла церковь. Мои слуги вошли внутрь и ограбили ее, забрав иконы и всякие иные глупые штуки. Это было неподалеку от поместья одного князя в земщине, где собрались три сотни вооруженных людей. Я один остался сидеть верхом. [И вдруг увидел] шестерых всадников, за которыми гнались три сотни земских. Я не знал, земские они или опричники, и стал звать своих слуг из церкви, чтобы шли к лошадям. Только тогда я правильно понял, что происходит: те шестеро были из опричнины, и за ними гнались три сотни земских людей. Они стали кричать, прося меня о помощи, и я пошел вперед. Как только земские увидели, как много людей выбегает из церкви, они повернули назад к поместью. Я застрелил одного насмерть, бросился на них и очень скоро промчался в ворота [поместья]. Тут сверху принялись кидать камни. Я взял одного из слуг, Тешату, и взбежал вверх по ступеням. В руке я держал топор. Там меня встретила княгиня, которая хотела броситься мне в ноги. Увидев мое злое лицо, она повернулась, чтобы убежать назад в комнаты. Я ударил ее по спине топором, и она упала в дверях. Тогда я перешагнул через нее и прошелся по ее девичьей. Потом поспешил из девичьей на двор, и шестеро опричников упали мне в ноги, говоря: «Спасибо тебе, господин, за то, что спас наши жизни. Мы расскажем про это своему хозяину, а он расскажет великому князю, как благородно ты повел себя против этих земских. Мы своими глазами видели твою сноровку и храбрость».

«Берите все, что сможете, да поторопитесь», – сказал я своим слугам. Потом я скакал всю ночь и подъехал к неукрепленному селению. Там я не причинял никому вреда, только отдыхал. Просидев тихо два дня, я узнал, что в этом месте земские убили пять сотен опричных стрельцов. Вслед за этим я отправился в свое поместье под названием Новое. А добро отослал в Москву.

Я уехал с великим князем с одной лошадью и двумя слугами, а вернулся с 49 [лошадьми] и 22 повозками добра. Великий князь приехал в город Старицу, там он собрал своих всадников, чтобы посмотреть, как они и сколько их осталось при нем. Тогда великий князь сказал мне: «Ты теперь будешь зваться Андрей Володимирович». «Вич» означает у них княжеское и дворянское достоинство[70]. Меня и раньше ставили вровень с князьями и боярами. А этими словами великий князь дал мне понять, что теперь я дворянин. В этой земле иноземец добивается самого высокого места, если понимает, что надо жить сообразно их обычаям.

Великий князь уехал в Александрову слободу и построил там церковь. Я не поехал с ним, но отправился в Москву. Там все князья и бояре, которые сидели на опричном дворе, пребывали в унынии и страхе из-за своей измены.

Великий князь выстроил церкви, но и после этого в стране верховодила чума. Я приехал на опричный двор. Все было тихо. Главные бояре смотрели на меня с робостью и спросили: «Что тебе надобно здесь? Или у тебя тоже все мрут?» – «Нет, слава богу», – ответил я. Они снова спросили, чего мне надо. Потом я понял, что из-за голода эти люди отпустили всех своих слуг, и многих я взял к себе. Я вспомнил слова великого князя: «Ты будешь называться Андрей Володимирович» – и стал вести себя согласно своему положению.

Я завел дело с Гартманом Кругманом из Ашерслебена, что в епископате Хальберштадт. Если бы он не повел себя нечестно и вернулся в Москву, я бы получил место в Соболиной казне. Я мог бы использовать это место себе на пользу и, вернувшись в христианские земли, стал бы вести жизнь благородного человека. «Теперь же, когда это невозможно, – сказал я себе, – тебе надо возвращаться. Выше ты уже не поднимешься».

Но из-за денег мне пришлось еще учить русские законы. Тогда ко мне пришел муж моей служанки Анны. Я доверил им все свое имущество, и он определенно поимел с этого барыш. Так вот, он надумал отстоять то, что украл у меня, и подготовил прошение, обвинив меня в том, что я силой заставил его дать мне заемную расписку. Такое было в обычае, ибо никто не имел права удерживать слугу [против его воли], и такого никто не делал. Слуга давал своему хозяину расписку, иначе его не брали. Иногда расписка означала полную кабалу. Обычная же расписка писалась так: «Я, такой-то, признаю, что получил деньги от такого-то». Интерес составлял один к пяти [20 процентов]. Если кто-то возьмет слугу или служанку, которые не давали расписки, эти слуги могут свободно обокрасть хозяина и сбежать прямо у него на глазах. Если же слуга или служанка дали заемную расписку, никто [другой] не может взять их, и если [хозяин] поднимет на них руку, закон накажет его не слишком строго. Если бы мой слуга сбежал и попытался записаться стрельцом в опричнину, я бы пришел и запретил ему это. Не было такого приказа, чтобы слуг опричных князей и бояр записывать в стрельцы.