В Москву то ли из Гаррии, то ли из Вирляндии[66]
приехал дворянин по имени Эверт Бремен, который никак не мог продвинуться, потому что женился – исключительно в силу своего благородства – на женщине, высланной из Полоцка. Я отправил его в свое поместье управлять крестьянами согласно моим предписаниям, написанным по-немецки и по-русски. Однако он не стал им следовать, а управлял, как привык в Ливонии, и мое поместье пришло в упадок. Тогда я сказал вышеупомянутому Семену Курцову, почитателю таких птиц, как соколы и орлы: «Поедем, свезем этого малого в Военную канцелярию».Все, что рассказал [Бремен], было тайком записано. Когда он только приехал, пошел не в ту канцелярию. Ему бы следовало пойти в Посольскую – что было бы верно, – потому что немецкими и татарскими делами занимаются там, а в Военной канцелярии ведут дела военные и польские. Этот Семен Купцов немедля получил записку – память – какую положено. Написана она была сообразно обстоятельствам. Во-первых, касаемо языка,
Когда отравили великую княгиню[67]
, великий князь послал в Ливонию за вдовой по имени Катрина Шиллинг, которая жила в городе Дерпте. Эту женщину доставили в золоченой повозке. Великий князь надеялся, что она сможет помочь великой княгине. Он очень тщательно осмотрел одежды женщины, а потом сказал ей: «Если ты поможешь моей царице, мы пожалуем тебе на всю оставшуюся жизнь половину дохода от Дерптского епископства в Ливонии». Великая княгиня сказала той женщине: «Ты наверняка можешь мне помочь. Помоги мне!» Великая княгиня умерла [в 1560 году], а женщину отправили назад в Ливонию.Позже, когда великий князь взял Ливонию, он велел выгнать ливонцев из захваченных городов, и только эту женщину с дочерью, ее сестру из Везенберга и ее брата увезли в Москву. Великий князь приказал, чтобы этой женщине дали дом в Москве. Великий князь отправил Иоганна Таубе в Ливонию, чтобы переманить на свою сторону герцога Магнуса. Иоганн Таубе попросил дозволения взять с собой эту женщину с дочерью, ее сестру и брата и отвезти назад в Ливонию. Эта женщина отдала мне свой дом со всей обстановкой, потому что я был дружен с ее дочерью. Теперь эта женщина вместе с дочерью живет в Риге в Ливонии.
Я поселил в этом доме своего слугу Альбрехта, и он должен был за половину дохода держать там кабак. Я дал ему купчую, как будто продал ему дом. Поскольку я жил в опричнине, он подумал: «Раз у меня есть купчая, я могу поднажать на своего хозяина и не повиноваться ему». У меня был верный друг Адриан Кальб – ливонский дворянин. Мы заключили договор, что в случае смерти одного из нас другой становится его наследником. [Кальб], не сказав мне, вопреки моему желанию приехал в мой дом, схватил [Альбрехта], отобрал у него купчую, вытолкнул взашей из дому и поселился там против моей воли. Потом, забрав его [Альбрехта] деньги, он попытался уехать, но по дороге умер от чумы. Его сын отправил деньги в Ливонию, и Иоганн Таубе их увез. Я не смог бы получить эти деньги, потому что дорога была перекрыта из-за чумы.
Тогда же Фромгольд Ган, который был моим другом и вместе со мной приехал в Москву из Ливонии, придумал такой план. Он написал прошение и отправил его Григорию Локурову, казначею Большой казны. В том прошении он просил, чтобы его крестили в русскую православную веру. Знатным людям из Московии очень нравится, когда иноземец крестится и принимает их религию, и они всегда охотно способствуют в этом, потому что считают себя самыми верными христианами на всей земле. Обычно они сами становятся крестными, дарят крестильные подарки, золотую парчу из Большой казны и всячески помогают.