Московская историческая школа в первой половине XX века. Научное творчество Ю. В. Готье, С. Б. Веселовского, А. И. Яковлева и С. В. Бахрушина

По мнению Бахрушина, в исторической науке можно выделить три типа научного исследования: «1) работы, включающие в себя критический анализ исторических источников, 2) работы, имеющие целью установить и описать исторический факт, и 3) наконец, работы, ставящие себе целью обобщение отдельных фактов для установления известной правомерности исторических явлений»[1011]. Каждый из этих типов является неотъемлемой частью историописания, но при этом историк предостерегал доводить их до абсурда, абсолютизируя значение того или иного типа. Знание источников и фактов должны органично сочетаться с концептуальными обобщениями. При этом только те теории имеют право на жизнь, которые основываются на научно проверенных фактах. «Часто схема, по существу своему совершенно правильная, по недостатку знакомства с фактами приводит к выводам совершенно неверным и даже противоречащим самой схеме»[1012], – замечал ученый. Историческое описание фактов ученый признавал самодовлеющей частью изучения прошлого. Но описательность, по мнению Бахрушина, не умаляет значения истории как науки, поскольку значительный элемент описательности присутствует и в таких науках, как география или ботаника. «Любой исторический материал может и должен быть подвергнут изучению вне зависимости от каких-либо общих заданий и предпосылок»[1013], – считал ученый. Описание должно быть основано на критически проверенных источниках: «Не просто излагать факт, а восстанавливать факт должно историческое описание путем критической проверки и сопоставления различных документов»[1014].

Несмотря на признание огромного значения фактической стороны исторического исследования, Бахрушин отмечал, что в итоге вершиной исторического знания является обобщение. Для обозначения понятия «обобщение» историк также использовал термины «социологические построения» и «идеальные типы». Последнее свидетельствует если не о влиянии на историка работ М. Вебера, то, во всяком случае, о знакомстве с ними. В историографическом контексте это следует связать с влиянием Д.М. Петрушевского, пропагандировавшего данные идеи в своем известном труде «Очерки из экономической истории средневековой Европы» (М.; Л., 1929). У Бахрушина были тесные отношения с Петрушевским, более того, он считал его одним из своих учителей.

Ученый полагал, что для построения обобщений приемлемы как метод индукции, так и метод дедукции: «Одни, более осторожные, работают индуктивно, другие дедуцируют свои выводы из общих предпосылок, но это разница метода, а не разница цели»[1015]. Признавая значение обобщений в научном знании, исследователь, тем не менее, совершенно справедливо отмечал и то, что концепции «являются продуктом среды и эпохи, в которой живет историк»[1016]. К сожалению, в работах Бахрушина нет рассуждений о том, насколько полученное знание является истинным и независимым от влияния современности.

В понимании историка описательная и теоретическая стороны исследования тесно переплетаются. Описательные исследования должны служить источником для социологических обобщений, но при этом ученый указывал на то, что «социология не должна диктовать истории своих тем, не должна предписывать заниматься тем или иным вопросом потому, что иначе ей грозит опасность получить неполный материал и выводы, которые она сделает из него, будут односторонними»[1017]. Несколько разделяя (но не окончательно) историю и социологию, Бахрушин во многом отходил от традиций, заложенных В.О. Ключевским, который выделял специальное направление, «историческую социологию»[1018]. Тем не менее не соглашался он и с мнением, характерным для Петербургской школы, о четком разделении целей и задач этих наук[1019].

В заключение своей лекции об исторической науке Бахрушин высказал важную мысль о том, что «история не только наука, но и искусство»[1020]. Безусловно, такое понимание истории шло от В.О. Ключевского, лекции и работы которого славились не только смелостью и обоснованностью научной мысли, но и высокой художественностью.

Большинство исследователей творчества Бахрушина считают, что в 1920-е гг. он начинал активно осваивать марксизм. И действительно, на это указывают и многие коллеги историка. Сложно сказать, как это отразилось на творчестве историка в 1920-е гг., поскольку напрямую в методике исторического исследования это не проявлялось. В рассмотренной выше лекции об исторической науке влияния марксизма не прослеживается. Однако, в эти годы он с большим интересом относится к работам Н.А. Рожкова, который считался марксистом. В 1930 г., уже будучи в ссылке в Семипалатинске, он признавал большое влияние Рожкова на свое понимание российской истории. В частности, это проявилось в его «Краткой схеме русской истории до XVII в.»[1021].