Но вернемся пока к Никитину. Уверенность и многословие биографов художника обезоруживают. И при этом никаких версий, разночтений, дискуссий - редкое единодушие и безапелляционность. И тем не менее в этой общепринятой версии рассказа о жизни Никитина среди множества подробностей явно не хватало одного - документов, подлинных, современных художнику, доступных для проверки. Может, их невозможно найти? Вот только понятия «негде искать» в исторической науке практически не существует. Оно может говорить об усталости исследователя, его отчаянии, равнодушии, незнании, но не о реальном положении вещей. История не проходит бесследно, и если, как утверждают криминалисты, ни один, даже самый опытный и изощренный, преступник не может не оставить по себе следов, то что говорить о людях, которые просто жили и не собирались скрывать плодов своей деятельности! Как бы специально или случайно ни уничтожались документы, какие бы ни происходили стихийные бедствия, пожары, наводнения, войны, перевороты, так или иначе след любого события можно надеяться найти спустя сотни и даже тысячи лет.
Конечно, в глубине души у меня жило желание пересмотреть обвинение художника, тяготевший над ним приговор, но, кроме отдельных и то казавшихся не слишком существенными противоречий, для этого не было никакого повода. Предполагаемая религиозность Прасковьи - не она ли послужила причиной знакомства царицы с патриаршим певчим? Если принять существующую версию о годе рождения Никитина - около 1690, то в момент смерти последнего патриарха ему не было и десяти лет. О каком же обучении младших певчих могла тогда идти речь! К тому же Петр сразу забирает патриарших певчих к себе. Ценились они высоко, хорошо обеспечивались, пользовались всегдашним расположением царя, и найти подробные сведения о них не представляло особого труда. Вот только никакого Ивана Никитина ни среди младших, ни среди старших певчих обнаружить не удалось. Непостижимо, но факт. Единственный раз имя поддьяка Ивана Никитина появляется в 1712 году в связи с переводом всего хора в Петербург, но здесь речь идет об однофамильце художника, администраторе, который продолжает служить в столице и тогда, когда живописец Иван Никитин уезжает в Италию. Пусть так, есть еще один путь для поисков - Артиллерная школа, в которой, как утверждают биографы, Никитин преподавал цифирь и рисование.
Да, в 1700-х годах появились ростки военного образования в России, да, в Москве открылось несколько специальных учебных заведений, но ни одно из них не носило подобного названия. Первый вывод очевиден: и здесь никто из историков не обратился к архивным документам. Само собой разумеется, одно несовпадение названий не могло ставить под сомнение факт работы Никитина в подобном учебном заведении, которых в Москве в начале XVIII столетия было целых три.
Школа при Преображенском полку - первая военная школа в России - была собственно артиллерийской. Но ее программа отличалась узкой направленностью, а преподавателями были исключительно офицеры того же полка. Штатные списки безоговорочно это подтверждают.
Открытая тремя годами позже Пушкарская школа находилась в ведении Оружейной палаты. И если Никитин действительно учился у Схонебека, именно в этой школе ему удобнее всего было совмещать профессии живописца и преподавателя цифири. Тем не менее его имени нет и здесь.
Наконец, последняя, располагавшаяся в Сухаревой башне «Школа математических и навигационных, то есть мореходных, хитростно наук учения» отличалась исключительной обширностью программы, только цифирь вел в ней знаменитый русский математик Леонтий Магницкий, а рисования вообще не было.
Буквально под руками общепринятая биография Никитина начинала превращаться в легенду.
Отец-священник. Собственно, искать его не имело никакого смысла. Что могли дать несколько подробностей о том, когда он родился, где служил, и сколько лет имел? Но первые открытия всегда рождают надежду на другие. А вдруг и с ним что-нибудь не так, как принято считать? Ведь здесь уже речь могла идти непосредственно о среде, в которой вырос и в которую захотел вернуться художник.