Ушаков не просчитался: спустя полгода императрица умерла. Тем не менее Канцелярия получает новое предписание об освобождении Ивана Никитина от захватившей власть «правительницы» Анны Леопольдовны. «Правительница» повторяет свое распоряжение дважды, и снова безрезультатно. Очередной дворцовый переворот возводит на престол дочь Петра, и первым, еще устным, распоряжением Елизаветы Петровны становится приказ о немедленном освобождении художника. Елизавета, несомненно, знала затянувшуюся историю с помилованием, и поэтому, не доверяя тайному сыску, она вслед за первым подписала второй указ: Никитиных освободить. Только это последнее предписание и было принято к исполнению. Против него появилась отметка о мерах, принятых Тайной канцелярией. Запись же в целом настолько неправдоподобна, что ее трудно не воспроизвести: «А в прошлых 740-го декабря 14, 741-го июня 30, декабря 22, в 742-м годех генваря 25 чисел по присланным ис Канцелярии Тайных розыскных дел указом братья живописцы ис ссылки освобождены и отпущены в Москву». Но свобода опоздала: Иван Никитин умер и был похоронен в пути.
Дело Родышевского - дело первой русской политической партии - действительно было закончено, и обвинение в измене идеалам преобразования России с Ивана Никитина снято. Спустя двести с лишним лет после смерти художник впервые предстал перед потомками таким, каким был: великолепнейшим мастером, человеком большой и благородной гражданской судьбы.
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРТРЕТА
В глубине души я убеждена, что все начала бывают простые. Потом придет путаница находок, разочарований, колебаний, попыток объяснения собственных размышлений, но начало…
Мы стояли с группой студентов в зале Русского музея около работы чудесного живописца начала XVIII века Андрея Матвеева. «Автопортрет художника с женой. 1729 год», - сообщала надпись на этикетке. Разговор шел об удивительном для тех далеких лет ощущении человека в почти неуловимом переливе смены настроений, о цвете, сложном, вибрирующем, будто настроенном на это душевное состояние, о технике - манере стремительной, уверенной, легкой, где скрытая за широкими жидкими мазками первая прокладка цвета создает иллюзию внутреннего свечения живописи. И вдруг нелепый вопрос: «А на сколько лет выглядит женщина на картине?»
Вряд ли кто-нибудь из преподавателей любит бытовые вопросы. Обычно за ними откровенное равнодушие к холсту, когда ничто в человеке не откликнулось на картину. Значит, просчет педагога. И здесь моя первая реакция была такой же: какая разница, сколько лет можно дать женщине с двойного портрета! Документально это установлено с достаточной точностью, ну а впечатление… Ведь и на фотографии не всегда узнаешь самого себя, в портрете же и душевное состояние изображенного, и взгляд портретиста, и то, как «показалась» ему модель, создают куда более сложное сплетение посылок. Сходство здесь в общепринятом понимании всегда бывает относительное.
Но в невольном досадливом взгляде на картину, как ударившая в глаз соринка, не возраст - люди XVIII века взрослели раньше нас, - а возрастное соотношение изображенной пары. Мужчина выглядел моложе своей спутницы, хотя только что я повторила студентам то, что говорит каждый искусствовед перед матвеевским полотном: написано непосредственно после свадьбы художника, когда ему самому было двадцать восемь, а его жене всего четырнадцать лет.
Обман зрения? Нет, впечатление не проходило. В пыльном кипении узкого луча, протиснувшегося у края глухой шторы, лицо молодой женщины раскрывалось все новыми чертами. Не мужчина представлял зрителям свою смущающуюся подругу - она сама, спокойная, уверенная, рассматривала их прямым равнодушным взглядом. Ни угловатости подростка, ни робости вчерашней девочки, скорее, уверенная привычка быть на людях. Руки женщины развертывались в заученных движениях танца, едва касаясь спутника, более моложавого, более непосредственного в своих чувствах. И в этой непосредственности выражения его лица тоже крылась своя загадка. Автопортреты пишутся перед зеркалом, и в напряженном усилии держать в поле зрения и холст, и подробности отражения взгляд художника неизбежно обретает некоторую застылость и легкую косину. У мужчины на матвеевском портрете этого напряженного косящего взгляда не было.