Московские градоначальники XIX века

На Ростопчина Наполеон был до такой степени рассержен, что даже пожаловался на него своему российскому коллеге — Александру I. Вообще, во многих мемуарах участников похода на Москву находим мы фамилию Ростопчина. Его в те дни в Москве не было, но он незримо присутствовал на ее улицах. Фамилия Ростопчина будто стала нарицательной. Продолжим, однако, захватывающий рассказ Наполеона, надиктованный им своему врачу на острове Святой Елены: «Я велел расстрелять около двухсот поджигателей. Я оставался в Москве, пока пламя не окружило меня. Огонь распространялся и скоро дошел до китайских и индийских магазинов, потом до складов масла и спирта… Тогда я уехал в загородный дворец императора Александра (Петровский путевой дворец. — А. В.), и вы, может быть, представите себе силу огня, если я вам скажу, что трудно было прикладывать руку к нагретым стенам или окнам дворца со стороны Москвы. Это было огромное море, небо и тучи казались пылающими, горы красного крутящегося пламени, как огромные морские волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! Это было величественнейшее и самое устрашающее зрелище, когда либо виденное человечеством!!!»

Итак, действующей силой пожара стали поджигатели Ростопчина и ураганной силы ветер. Поджог Москвы осуществлялся системно. И запалили город не бродяги, как их называет французский император. Бродяги вряд ли способны были на столь организованную, одновременную и слаженную работу. Поджигали Москву дворяне, агенты полиции, ремесленники, священники, переодетые в простолюдинов, нацепившие на себя парики и бороды, веером рассеявшиеся по Москве. Одни распространяли огонь факелами и пиками, вымазанными смолой, другие закладывали в печках оставленных домов гранаты, взрывавшиеся, когда французы пытались развести в них огонь.

Ростопчин позаботился и о поджоге домов своих близких. Так, он приказал спалить дом Протасовых, родственников своей жены. «У барышень Протасовых был в Москве дом на Пречистенке; в 1812 году оставался в нем дворник, который хотел беречь его вопреки неприятеля; раз ночью, когда он караулил его, он увидал верхового, который поравнявшись с домом Протасовых, выстрелил из пистолета; дом загорелся, дворник принялся кричать, но верховой сказал ему: «Молчи, это приказал Федор Васильевич». Дворник пошел с этим известием к барышням, уверяя их, что дом, верно, прежде еще был чем-нибудь намазан, что так легко загорелся от выстрела. Он сгорел со всем, что в нем было», — рассказывала современница[65]. Русские и французы поменялись местами: первые хотели город уничтожить, вторые — спасти. И когда поджигателей ловили разъяренные французы, то зачастую убивали их прямо на месте. Монахиням Страстного монастыря (также разоренного французами), не сумевшим эвакуироваться, еще долго снился Тверской бульвар, увешанный телами пойманных французами русских поджигателей.

Раненые русские солдаты, для эвакуации которых не хватило ни подвод, ни времени, были обречены на гибель вместе со всей Москвой: многие из них погибли, так и не сумев выбраться из охваченных огнем домов. Других же нередко просто выкидывали на улицу, освобождая место для раненых французов.

Оккупанты не скрывали правды о происходящих в Москве событиях, объявляя новости дня в наполеоновских бюллетенях. Так, в бюллетене № 19 от 16 сентября объявлялось о том, что «совершеннейшее безначалие царствовало в городе; пьяные колодники бегали по улицам и бросали огонь повсюду. Губернатор Ростопчин велел выслать всех купцов и торгующих, посредством которых можно бы было восстановить порядок. Более четырехсот Французов и Немцев задержаны по его приказанию. Наконец, он велел выслать пожарную команду и трубы. Тридцать тысяч раненых или больных Русских находятся в госпиталях, оставленные без помощи и пищи»[66].

А вот следующий бюллетень, от 17 сентября: «Нашли в доме этого негодного Ростопчина (miserable Rostopschine. — фр.) некоторые бумаги и одно письмо недоконченное. 16 числа восстал жестокий вихрь; от трех до четырехсот мошенников бросили огонь по городу в пятистах местах в один раз по приказанию Губернатора Ростопчина. Церквей, их было тысячу шестьсот. Эта потеря неисчислима для России; если оценить то в несколько тысяч миллионов, то еще не велика будет оценка. Тридцать тысяч Русских раненых и больных сгорели. И привели двести тысяч честных жителей в бедность; это злодеяние Ростопчина, исполненное преступниками, освобожденными из тюрем. Солдаты находили и находят множество шуб и мехов для зимы. Москва магазин оных».