Московские градоначальники XIX века

Наконец, 21-й бюллетень 20 сентября извещал: «Триста зажигателей были схвачены и расстреляны. Сгорел прекрасный Дворец Екатерины, вновь меблированный. В то время как Ростопчин вывозил пожарные трубы из города, он оставлял шестьдесят тысяч ружей, сто пятьдесят пушек и один миллион пятьсот патронов и проч. Пожар сей Столицы отталкивает Россию целым веком назад. В Кремле нашли многие украшения, употребляемые при короновании ИМПЕРАТОРОВ, и все знамена, взятые у Турков в продолжение целого столетия».

Более чем красочной иллюстрацией трагедии, произошедшей в Москве и отразившейся прежде всего на остатках московского населения, служат следующие строки из октябрьских бюллетеней: «Кажется, что Ростопчин сошел с ума. В Воронове он зажег свой замок. Русская армия отрекается от Московского пожара; производители сего покушения ненавидимы в России… Большого стоило труда вытащить из загоревшихся домов и Госпиталей некоторую часть больных Русских; осталось еще четыре тысячи сих несчастных. Число погибших во время пожара чрезвычайно значительно… Жители, состоящие из двухсот тысяч душ, блуждая по лесам, умирая с голода, приходят на развалины искать каких-нибудь остатков и садовых овощей для своего пропитания». А пожилые монахини Страстного монастыря холодными октябрьскими ночами тайком пробирались на монастырский огород, чтобы выкопать мороженую картошку.

Пожар бушевал всю неделю и затих к 8 сентября. Возвращаясь в Кремль, Наполеон не узнал Первопрестольной: «Москвы — одного из красивейших и богатейших городов мира — больше не существует!» Прекрасные гостиницы, роскошные особняки и дворцы, отливавшие золотом своих куполов соборы — все то, что так пленило французов, обратилось в пепел. «Дым от пожарища густыми облаками окутал солнце, превратив его в кроваво-красный диск. Нельзя было различить направления улиц, лишь остовы каменных дворцов сохранили некоторые очертания того, чем они были раньше: очищенные от угля и пепла, эти остатки нового города походили скорее на остатки древностей», — переживал Лабом[67]. Московский пожар провел большую и жирную черту в истории города, отныне всё, построенное в нем, разделялось границей — до и после 1812 года.

Но у московского пожара было и положительное свойство: французская армия лишилась зимней стоянки, на которую так рассчитывала после изнурительного похода. «Мы были господами Москвы, а между тем нам приходилось уходить из нее без всяких жизненных припасов и располагаться лагерем у ее ворот!» — писал граф де Сегюр, генерал из свиты Наполеона. Все те огромные запасы продовольствия, что не были Ростопчиным и Кутузовым вывезены из Москвы, о которых с радостью докладывали Наполеону его генералы 2 сентября, оказались поглощены невиданным огнем и полностью уничтожены.

Ростопчин же мог быть доволен: следуя «русскому правилу», Москва не досталась злодею, обратившись в пепел и золу. Было понятно, что долго в городе французы не пробудут. Уже в двадцатых числах сентября началась эвакуация французских раненых в Смоленск. Вслед за ними повезли и то, что удалось награбить.

Находившийся в это время при штабе Кутузова Ростопчин отправлял в сгоревший город своих полицейских агентов, докладывавших о том, как оставшиеся москвичи воюют с французами. Так, пристав Вороненко, вернувшийся из Москвы 4 октября, доложил ему о французах, «побиваемых жителями и женщинами», о крестьянах, что с ружьями в руках «положили всех на месте».

Ростопчин, будучи в отступе, не оставлял любимого занятия — написания афиш. 20 сентября он посылает москвичам своеобразную политинформацию: