Московские градоначальники XIX века

Совершив обход вверенных ему департаментов, увидев, в какой нищете трудятся чиновники, Закревский сделал вывод, что причина такой распространенной в России болезни, как коррупция, кроется в маленьком жалованье государственных служащих.

Закревский оценивал ситуацию внутри государственного аппарата на редкость здраво и не скрывал своего мнения. В 1817 году он писал М. С. Воронцову: «Не удивляйтесь, что министры наши пользой государственной мешали; когда же они сего и не делали?» или «У нас все смирно, дела по всем министерствам идут так, как вы слышите. Воровство не уменьшается».

Арсений Андреевич буквально горел на работе, используя современный термин, можно назвать его трудоголиком. Гостивший в его петербургском доме в августе 1818 года Александр Булгаков хвалил его за гостеприимство и одновременно сочувствовал его занятости: «Я нахожу в нем совершенно братское обхождение: предложил себя во всем, уговаривал не нанимать экипажа, что у него есть и карета, и дрожки, и все, что надобно, и проч. Ну самый добрый малый, каким мы его знаем. Не очень здоров, жалуется головою; но, признаться, и дела столько, что не знаю, как поспевает»[190].

Не стоит, однако, думать, что Закревский был просто-таки белой вороной среди чиновников. Ведь причиной казнокрадства Арсений Андреевич называет не нарушение законов государства или отсутствие таковых, что были бы направлены на борьбу с коррупцией. Слово «закон» вообще не из его лексикона. Закревский, как и многие большие чиновники, считал, что закон существует не для него, а для подчиненных.

Убеждаешься в этом, читая его переписку с М. С. Воронцовым, который в то время стоял со своим корпусом в Париже. Воронцов, воспитанный в английском духе, порицает Закревского за то, что тот использует фельдъегерей для выполнения многочисленных поручений личного характера для себя и своей супруги, а также за государственный счет получает посылки с покупками для своей жены. Закревский же просит Воронцова посылать помаду и духи под видом военных рапортов для него, чтобы таможня не проверяла содержимое посылок.

В ответ на замечание Воронцова, что Закревский подает плохой пример офицерам, которые также поступают по отношению к своим подчиненным, Арсений Андреевич пишет: «Мои посылки не могут обременять фельдъегерей. Напротив, офицеры вашего штаба более посылают нежели следующие ко мне. За моими посылками фельдъегеря не опаздывают ездою, а если который медленно едет, то всегда мною будет наказан. Но мне прискорбно, что вы меня в посылках сравниваете со своими офицерами, тогда как всякий фельдъегерь, ему от меня приказанное, исполнит с охотой. Но офицерам вашим умериться в отправлении посылок можно и приказать».

Воронцов, отвечая другу, не скрывает иронии: «Признаюсь, что был бы душевно рад, чтобы вся контрабанда, чья бы она ни была, была на таможне конфискована и чтобы люди знатные не давали фельдъегерям примера того самого, за что их после наказывают». Воронцову, сыну российского посла в Великобритании, не суждено было понять, как это возможно — посылать на родину посылки с французской парфюмерией под видом рапортов. Закревский же, по его мнению, ничего ущербного для казны не совершал. Однако же именно в эти годы упрочилось его пренебрежение к закону, ставшее в бытность его московским генерал-губернатором фундаментальной основой его руководства.

Он продолжал железной рукой наводить порядок в военном ведомстве. «Наделал здесь передрягу: перебрав всех живущих здесь офицеров без службы, велел их высылать… Также дал приказ о тех офицерах, кои одеваются не по форме», — писал из столицы Александр Булгаков 28 декабря 1819 года[191].

При дворе Закревский взлетел необычайно высоко, об этом говорит и тот факт, что ему среди немногих избранных позволялось занимать отдельный дворцовый павильон в Царском Селе. Генерал Закревский повсюду сопровождал государя, в том числе и во время его поездок по России.

Обретение влияния при дворе имело для Закревского как положительные, так и отрицательные последствия. Заняв довольно значительный пост, он получил и обширные полномочия. Но, с другой стороны, он оказался будто между молотом и наковальней.

Две придворные группировки боролись тогда за влияние на государя. Одну из них олицетворял А. А. Аракчеев, являвшийся неформальным лидером группы политиков, среди которых были В. П. Кочубей, Е. Ф. Канкрин, А. И. Чернышев, Д. Н. Блудов, И. И. Дибич, А. X. Бенкендорф.

Вторая группировка, так называемая «русская партия», образовалась вокруг начальника Главного штаба князя П. М. Волконского, которого поддерживали П. Д. Киселев, Д. В. Давыдов, Ф. В. Ростопчин, А. П. Ермолов, М. С. Воронцов, А. Ф. Орлов, П. Д. Киселев и другие, недовольные так называемой «аракчеевщиной» и засильем иностранцев в армии.