Московские легенды. По заветной дороге российской истории

И затем Есенину:

— Продолжайте!

Есенин закончил чтение, и аудитория не могла не оценить замечательное его стихотворение».

Так возмущавшие слушателей в 1920 году выражения, слово «задница» и фраза «Не хотите ль пососать у мерина», в нынешние времена уже никого не шокируют, и в полном собрании сочинений С. А. Есенина издания 1997 года печатаются полным текстом, без многоточий.

Бурные литературные вечера проходили в Политехническом музее до середины 1920-х годов, затем они изменились, превратившись в официоз, жестко регулируемый идеологической цензурой.

Новый бурный расцвет вечера поэзии в Политехническом переживали в 1960-е годы — годы «оттепели», тогда пришли в поэзию Б. Окуджава, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, Р. Рождественский и другие.

Расцвет и широкая популярность поэзии, нетрудно заметить, приходятся на пору великих надежд на лучшее будущее, которые основываются не на беспочвенных мечтах, а на уже имеющихся в обществе признаках, фактах, предпосылках.

Справедлив, наверное, и обратный силлогизм: не звучат стихи в Большой аудитории, не покупают поэтических сборников — значит, нет в обществе ничего устремленного в будущее, непоэтический строй — непоэтическое время.

В конце 1970-х — начале 1980-х годов на площади рядом с «Детским миром» и на месте Гребневской церкви встали новые огромные, облицованные черным гранитом мрачные корпуса ведомства КГБ (архитекторы Б. В. Палуй, Г. В. Макаревич). В правом здании устроен проход внутрь двора, к дому Стахеева, в котором находится музей В. В. Маяковского.

30 октября 1990 года в сквере перед Политехническим музеем состоялось открытие еще одного памятника на Лубянской площади — памятника жертвам коммунистического режима, жертвам Лубянки и всех ее бесчисленных отделений, филиалов и лагерей ГУЛАГа.

Это первый с 1917 года и единственный до сих пор памятник Москвы, поставленный не правительством (на иных из них, как, например, на памятнике Н. В. Гоголю, установленном в 1951 году, специально отмечено надписью: «От правительства Советского Союза»), а самим народом.

^{Соловецкий камень. Современная фотография}

Памятником стал валун, привезенный с Соловецких островов — первого советского лагеря, открытого в 1922 году, где чекисты всласть и вволю могли измываться над своими жертвами — священниками, профессорами, бывшими гимназистами, офицерами, которые предпочли эмиграции службу родной стране, монахами и монахинями, подростками из интеллигентных семей, были там врачи и поэты, ученые и актеры, философы и юристы, инженеры и строители, дипломаты и агрономы, крестьяне и политики — цвет нации. В Соловках чекисты отрабатывали технику пыток и убийств, придумывали виды каторжных работ, создавали систему унижений и превращения человека в «лагерную пыль» — в безвольного, потерявшего человеческий облик раба. Особенно раздражало чекистов, что эти измученные, полуживые мужчины и женщины, старики и дети (на Соловках находилась группа арестованных бойскаутов) умирали, но сохраняли человеческое достоинство… Вот из этого ада, со знаменитых Соловков, был привезен в Москву, к стенам Лубянки, камень.

На гранитном пьедестале, на который положен валун, надпись, сообщающая, что «этот камень с территории Соловецкого лагеря особого назначения» и что он «установлен в память о миллионах жертв тоталитарного режима».

В 1925 году, весною, на Страстной неделе, в Великий четверг заключенный Соловков Михаил Фроловский написал стихотворение, которое может быть названо первым предчувствием Соловецкого камня-памятника:

Спит тюрьма и трудно дышит,
Каждый вздох — тоска и стон,
Только мертвый камень слышит,
Ничего не скажет он.

Но когда последней дрожью

Содрогнется шар земной,
Вопль камней к престолу Божью
Пронесется в тьме ночной.

И когда, трубе послушный,

Мир стряхнет последний сон,
Вспомнит камень равнодушный
Каждый вздох и каждый стон.

И когда последний пламень

Опалит и свет и тьму,
Все расскажет мертвый камень,
Камень, сложенный в тюрьму.

Спит тюрьма и тяжко дышит,

Каждый вздох — тоска и стон,
Неподкупный камень слышит,
Богу всё расскажет он.

Впервые о памятнике жертвам коммунистических репрессий публично заговорил Н. С. Хрущев 27 октября 1961 года на XXII съезде партии, посвященном разоблачению «культа личности Сталина». Тогда Хрущев назвал политических заключенных ГУЛАГа «жертвами сталинского произвола».