Московские тетради (Дневники 1942-1943)

- Верно. Ведь она-то умная, а здесь вывеска нужна, а не ум. Вот мой кузен, Комаров, у него вся спина в язвах от лишая, подхватил где-то в Монголии, цветочки рассматривал босиком, в болоте...

- Помилуйте, Ольга Дмитриевна! В Монголии болот нет.

- Высохли, что ли? Да ну их, болота! Я говорю о другом. Кстати, по поводу юбилея Ньютона хотел речь сказать. Он говорит хорошо. Не дали. По бумажке надо, говорит, читать...

- Отказался?

- Куда там, к черту, откажешься...

- Ну, почему же. Если настаивать...

- Посмотрю я, как вы будете настаивать в семьдесят лет-то...

- Я и сейчас-то не очень.

Она расхохоталась. Я побоялся, что пригласят обедать (не потому что есть не хотел, все время есть хочется), а потому что могут подумать обедать пришел, да и то Форш изумилась, что я пришел рано. А рано я пришел потому, что хочу зайти в гостиницу. Узнать - нет ли телеграмм и писем от детей, а по дороге посидеть часик - другой у Бажана.

Вчера Союз прислал мне следующую бумажку, текст которой привожу целиком: "С Новым годом, дорогой товарищ. НКТ СССР помог мне оправдать взятую на себя общественную нагрузку: зайдите, пожалуйста, в Союз писателей к Валентине Михайловне и получите 500 гр. шоколада ценой 34 руб. С приветом, О. С." Дальше неразборчиво, а жаль - надо б фамилию этого идиота записать в дневник. Шоколад выдавали в секретной комнате, по особому списку. Кашинцева чуть приоткрывала дверь и смотрела - кто стучит. Как бы то ни было, я взял шоколад с радостью и отложил его - будет чудесный подарок ребятам. [...]

Все повеселели: три дня подряд наши берут по городу.

6 января. Среда

Встреча с партизанами в санатории "Лебедь". Записывал рассказы их часов пять. Устал, писать не буду в дневник, так как почти все уляжется в статьи, кроме разве одного утверждения старика Бошко:

- Партизанить сейчас труднее, чем в восемнадцатом году. Не потому, что я старый, а потому что немец стал умнее. Он нас - расслаивает.

7 января. Четверг

Рождение Мани. Подарил ей полфунта дрянных конфет и шоколаду из того, что мне дали в Союзе. Она была счастлива и довольна. [...]

8 января. Пятница

Написал статью "Партизаны-железнодорожники" для "Гудка". [...]

Позвонил в "Новый мир" узнать о судьбе своего романа.

Говорил Дроздов.

- Я должен вам, Всеволод Вячеславович, сообщить неприятное. Щербина (редактор "Нового мира") думал-думал и решил не печатать романа. Он мотивирует тем, что роман - надуманный. Очень талантливо написано, но надуманно.

- Что же он раньше этого не сказал?

- Мне бы хотелось, Всеволод Вячеславович, чтобы вы не отвращались от нашего журнала.

- Не буду уверять вас, что я чувствую к вашему журналу восторг. Тем более, что вы ведь могли отвергнуть сразу, и не заставлять меня переделывать два месяца.

Тот что-то промямлил. Я говорю:

- Пришлите мне экземпляр.

Дроздов обрадовался, словно я его хотел смазать по роже, да промахнулся:

- Да, да, сегодня же. Какой номер вашей квартиры? [...]

10 января. Воскресенье

Вышел на часок, прогулялся. Но, к сожалению, насладиться морозом трудно - был голоден. По воскресеньям из Клуба не дают пищи и потому питаешься "что-есть", а сего весьма немного.[...] По дороге, гуляя, завернул в гостиницу - взял телеграммы - одну от Тамары, беспокоится, вторая - из Узгосиздата - требуют рукопись - иначе печатать нельзя! Бедняги! Они прочли отрывок в "Известиях" и сообщение о моем вечере, напечатанное в "Комсомольской правде", и небось решили - вот роман! Хоть бы они напечатали. Но вряд ли. Волна "надуманности" дойдет и до них.

11 января. Понедельник

[...] Если Данте действительно ходил по кругам ада, то как участник подобного хождения могу сказать, что ужас не в воплях и страданиях, ужас в привычке к страданиям и в сознании того, что и привычка, и ужас, и страдания необходимы - "так тебе и нужно".

Надо было бы заканчивать "Кремль", а не придумывать "Сокровища Александра Македонского". По крайней мере, там я был бы более самостоятельным, а тут - напишешь - и все равно не напечатают. Там я заведомо бы писал в стол или, вернее, печку, а здесь пишу на злорадство и смех, - да еще и над самим собой! [...]

12 января. Вторник

Утром забежал К. Федин - худой, с провалившимся ртом - старик. Пожаловался на гибель своей пьесы и побежал доставать хлебные карточки, сказав только о Леонове:

- Ленька крутит, крутит, ух!..

13 января. Среда