Московский Джокер

– Что же он не призовет это живое Ка и тем самым не восстановит престол?

– Возможно, что те, кто знает, не могут. А те, кто могут, не знают.

– Как это возможно, Герб? – вмешался тут уже Алекс. – Кто может, тот может только потому, что знает. Знание – сила. А иной силы не бывает. Не так ли? – Сам Алекс знал выход из этого лабиринта, но хотел услышать мнение Герба. Потому что у Герба, как, впрочем, и у Марло, могло быть только Мнение. Знать, о чем по-настоящему идет речь, из них трех мог только Алекс.

Но Герб был очень умен, умен и проницателен. И этим он несколько сокращал дистанцию между собой и теми, кто был по праву рождения или инициации Посвященным в подводные, океанические глубины мировой истории.

– Знать можно на разных уровнях, – ответил он Алексу, – даже на многих. Часто ведь человек знает что-то, но не знает, что он это знает. Не знает, не осознает самого этого факта.

– Не темни, – прохрипел Марло, вращая, как припадочный, налитыми кровью белками глаз, – говори, ты что-нибудь сам знаешь?

– Я только могу предположить. Во-первых, что, разумеется, такие люди есть. И во-вторых, что, может быть, даже и среди нас трех хотя бы один – из таких.

– Из тех, кто знает живое имя Ка? – еще более возбудился Марло.

– Да. Но кто именно из нас троих знающий, гадать бесполезно. Он, вероятно, и сам этого не осознает.

– Ну нет, я-то осознаю. Я знаю, что я знаю. И это то, что это не я. Значит, кто-то из вас двух: ты, Герб, или ты, Алекс. Вас, кстати, ни того, ни другого, никогда в жизни не избивали до беспамятства?

– Меня нет, – быстро ответил Герб.

– Про себя не могу ничего сказать, – уклончиво сказал Алекс. – Круглый сирота, с детства скитался, бродяжничал, убегал из детских домов. Ловили и водворяли. Может, что-то и было. Ты же понимаешь, при таком образе жизни чего только не случалось?

– Врешь, Алекс, – размазывая щеки по столу, вырубался на глазах Марло. – Это ты! Ты и есть! Скажи, Герб, я не прав?

– Смотря в каком смысле, – продолжал уклоняться Герб. Но Алекс заметил, что и он смотрит на него с каким-то странным, приценочным интересом.

– Вы не туда идете, – сказал тогда он им со всей аккуратностью, которую позволяло количество выпитого. – Вы едете не в ту степь. Ведь ты же сам сказал, Герб, что у каждого царского Дома, у каждой династии должен быть свой, персональный Ка. Со своим индивидуальным именем.

– Ну, и что получается? – мгновенно трезвея, как это умел он один, спросил Мартин.

– А вот я вас тогда и спрашиваю: что же получается? И прежде всего тебя, Герб. Раз уж ты все это фараоново хозяйство нам разобъяснил. Ты говоришь, что, возможно, кто-то из нас троих – Посвященный.

– Я только предполагаю.

– Оставь. Мы не в суде. Итак, кто-то посвященный. Но, дорогой мой, единственный и неповторимый, да святится твой лучший триллер среди бестселлеров мира, во что? Вот в чем вопрос. Во что мог бы предположительно быть посвящен один из нас?

– Как, во что? Он может знать имя. Вот именно, персональное имя Ка-мутефа, связь с которым была утрачена одной из рухнувших в начале двадцатого века династии.

– Вот именно, Герб, «одной из…». Ты хоть прислушайся сам, в какую паутину ты нас завлек. Вот перед тобой, например, благородный человек Мартин Марло. И он благородно-трагически стремится восстановить связь времен. Или хотя бы нащупать остатки порванных нитей. Ничего, кроме уважения, такой человек и его стремления вызвать не могут.

– Мы все уважаем Мартина, – с готовностью подтвердил «прибывающий в порт назначения» литератор Герб. – Марло мой друг, и ни о чем другом не может быть и речи.

– Теперь заметим себе, – продолжал Алекс, – что Мартин возглавляет в нашей пивной партию монархистов и никогда этого не скрывает. Даже когда находится в несвойственном ему абсолютно трезвом виде. Следует также отметить, что он неоднократно, не реагируя даже на появление милицейского патруля, запевал «Боже, царя храни» и «Бог, храни королеву», соответственно на русском и английском языках.

– Зачем ты нам говоришь то, что мы и так знаем? – вежливо спросил Герб. – То, что Марло не обращает внимание на патруль, это, кстати говоря, совершенно естественно. Он все-таки дворянин.

– Мартин монархист, но какой монархии? Неизвестно. Тогда при чем здесь имя персонального Ка-мутефа какой-либо конкретной династии?

– Вы оба зарапортовались, – вмешался практически трезвым голосом Марло, – и ты, Герб, и ты, Алекс. Вы ходите по кругу. А на этом маршруте к центру не приблизиться.

Мне не нужно индивидуальное имя персонального Ка-мутефа какой-либо конкретной династии. И я думаю, что если, например, в Румынию вернется король Михай, то это произойдет не только потому, что он – Гогенцоллерн.

– А почему же еще? – спросил Алекс.

– Потому что его возвращение, если, повторяюсь, таковое состоится, будет согласовано и поддержано… умными людьми. Назовем это так.

– Да где ж их взять, ластарь ты наш ненаглядный? – всплеснул ручками Герб.