Московский Джокер

– Я вообще удивляюсь, Мартин, как тебя до сих пор не пришили.

– За Валентину?

– За язык.

– А это такая конспирация, кролик. Ее разрабатывали лучшие умы Кембриджа и Оксфорда, и более ста лет назад уже применяли Чарльз Диккенс и Льюис Кэррол.

– И в чем же заключается столь изысканная конспирация? – вошел в разговор Алекс.

– Говори все подряд, и пусть другие думают, что бы это могло означать.

– А я делал все, что мог. И если не взял главный приз, то это еще не повод… для убийства.

Марло знал, не просто предчувствовал, а знал все, что должно было произойти в ближайшие дни. Но он снова применил свою проклятую кембриджско-оксфордскую конспирацию. Он все прокричал открытым текстом, но сделал это в состоянии безумного, безразмерного опьянения.

Алекс потянулся, насколько позволяла ему цепь, и перекатился с бока на спину. Пора, пожалуй, уходить от этих гостеприимных и тихих людей. Он был почти благодарен им за предоставленную ему возможность вот так, в центре города, поразмышлять в тишине. Тишина, ты лучшее из всего, что слышал. Да, поэты понимают, о чем пишут.

И слава Богу, в шикарном ночном притоне действительно стояла полная тишина. Нигде, вроде бы, никого не били и не пытали. Во всяком случае, ниоткуда не доносились крики или стоны жертв или, допустим, характерные звуки возни и ударов. Даже странно, подумал Алекс. Впрочем, нечистая, наверное, успела вдоволь поработать до и после полуночи. А сейчас, перед самым рассветом, когда вот-вот закричат петухи, ей, конечно, особо уже не разгуляться.

Тишина и принесла на своих бесшумных крыльях почти полное решение. Значит, и правильно он дал себя сюда затащить.

Марло не мог бы так вызывающе и беспечно дразнить Алекса и Герба во время их последней пьянки, если бы воспринимал угрозу своей жизни всерьез. Если она существовала, а он не принимал ее всерьез, это значит, что он контролировал или думал, что контролировал, ее источник.

Он принял участие в игре, которую предложили ему, а он попытался вовлечь в нее и Алекса с Гербом. Да, он был уверен, что это всего лишь игра. И что ее рамки известны ему до конца. А не знал очевидного для профессионала правила: если в сценарий встроена, даже на уровне блефа, угроза для жизни, блеф может быть откинут в любой момент, как скрипичный футляр, в бархате которого покоился до времени автомат-пулемет.

Марло не принял этого правила во внимание. За что и поплатился.

Оставалась мелочь. Установить персоналии.

Но в это время из глубины зала к эстраде подошли две пары. Они приблизились прямо к роялю, но на Алекса, казалось, не обращали ни малейшего внимания.

Один из молодых людей сел за рояль. Другой, так и не поднявшись на эстраду, остался стоять, скрестив по-наполеоновски руки на груди. Пианист заиграл печальную красивую мелодию, которую тотчас узнал Алекс, как наваждение своего исчезнувшего, а может, приснившегося детства. Вальс Ребикова «Елка». Да, когда-то, еще до поступления в Училище, когда еще он жил в детском доме, он пытался разучить этот вальс на старом, но не сдающемся кабинетном «Петроффе», который с незапамятных времен стоял у них в красном уголке. Девицы танцевали в стиле медленного вальса, причем получалось это у них довольно красиво. Та, что пониже и постарше, вела. А та, что помоложе и повыше, велась. Увлекалась. Откинув голову с пышной гривой волос назад и переломившись гибким станом, она вальсировала в объятиях подруги, полузакрыв глаза. И, конечно же, если бы у нее был полушалок, то она закусила бы его от муки. От блаженства. Но полушалка у нее не было.

Второй молодой человек, наконец, все-таки поднялся на эстраду и подошел к распростертому на полу Алексу.

– Ты вот что, земляк, давай знакомиться, – сказал он по-простому, присаживаясь на корточки рядом с закованным.

– Меня зовут Алекс. А кто ты?

– Я Петр, санитар в психушке. Вот эта, пониже, медсестра. Жанной зовут. Вторая, здоровущая, Катрин. Хочешь верь, земляк, не хочешь, хрен с тобой. А только она дочь самого господина Круглого. Ну, а тилигенчик за роялем что-то вроде хахе-ля при ней. Фамилия ему Озерков. Имя смешное, Платоном, вроде как, кличут. Сейчас на дачу к нему едем. Если папаня евонный метлой по шапке нам не даст, значит, гудеть будем.

Ну, публика… Где только и находят друг дружку, прости нас и помилуй. Вот тебе и «Елка» композитора Ребикова. Дочь Круглого и сын Озеркова. Разумеется, того самого дачного соседа Рейнгольдов. Теперь Алекс не сомневался, что через несколько часов он поставит точку в расследовании убийства Марло.

Круглому позвонили те, кому он дал поручение послать в морг специалиста по татуировкам.

– Он классный специалист, – сказал порученец, – но мы ни фига не можем понять, чего он лепит. Выслушайте его сами, шеф, нам в этих вопросах, я имею в виду татуировки и прочие обрядовые прикидоны, до вас далеко.

Порученец был хорош тем, что его лесть хоть и высказывалась прямо в лоб, но выглядела всегда как исключительно деловые замечания.

– А что лично ты сумел разобрать, когда этот антрополог-болтолог заключение после осмотра трупа давал?