Московский полет

Впрочем, стоило мне взглянуть на дверные таблички их кабинетов, как все стало ясно. Каждая фамилия на этих табличках говорила сама за себя – это были дети, племянники и племянницы самой высокопоставленной кремлевской элиты и советской дипломатуры. О, конечно, каждый из них окончил или Московский институт международных отношений, или Институт иностранных языков, а то и вовсе получил образование в Гарварде или Сорбонне. И они знали иностранные языки – так кому же, как не им, наследникам основных держателей акций советской империи, было пропагандировать советский образ жизни?

Поскольку в то время мои статьи уже довольно часто появлялись в московских газетах и журналах, меня принял сам заведующий латиноамериканским отделом – тоже молодой, подтянутый теннисист.

– Мы выпускаем вот такие журналы! – гордо сказал он и веером рассыпал передо мной пачку роскошно иллюстрированных журналов на испанском, французском и на еще каких-то непонятных мне языках. – Нам нужны материалы, пропагандирующие наш образ жизни. Никакой критики, только позитив! Я читал твои статьи, ты много ездишь по Заполярью, а это как раз та экзотика, которая нам нужна. Счастливая жизнь советских эскимосов! Лампочка Ильича в заполярной яранге! Напиши хоть пять очерков – мы хорошо платим, с каждого языка по десять рублей за страницу. То есть за одну статью можно получить столько гонораров, на сколько языков мы ее переведем. Так не платит никто в Москве, даже «Литгазета»! Но ты понял задачу? Эскимосы – равные среди равных! Олени – гости тюменских нефтяников! Весна приходит в кочевое стойбище! Усек?

Я «усек». Буквально за неделю до этого я прилетел из очередной газетной командировки по заполярному Ямалу. Там живут советские эскимосы-ненцы – 70 процентов из них больны сифилисом, 90 процентов – алкоголизмом, а статистика детской смертности вообще засекречена. Но мне не нужна была статистика, я сам ходил по их чумам и видел то, что эти кремлевские теннисисты в костюмах от Кардена никогда не увидят, да и не захотят. Я видел, как живут эти ненцы – в грязи, с собаками, на вонючих оленьих шкурах и постоянно пьяные от сознания того, что жизнь их тундры обречена: своими нефтяными вышками русские выпустили из-под земли духов зла и болезней, гусеницами тракторов уничтожили оленьи пастбища. Парадоксально, что именно за ненецкую нефть кремлевские теннисисты покупали себе тогда французскую косметику, колумбийский кофе, немецкие сигареты, образование в Сорбонне, пишущие машинки «Эрика» и типографские машины для печати рекламных журналов о счастливом советском образе жизни. Чаще всего на стандартных обложках таких журналов сияло круглое лицо ненецкого ребенка, улыбающегося на фоне заснеженной нефтяной вышки. Но, конечно, никто никогда не писал в этих журналах, как русские вертолеты каждое лето облетают ненецкие стойбища, на водку выменивают детей и увозят их в Салехард, в детские дома…

Я ушел тогда из АПН и никогда больше не переступал порога этого учреждения.

И вот теперь, почти тридцать лет спустя, – второй визит. Но уже по другому адресу. Потому что за тридцать лет АПН выросло в гигантский концерн пропаганды и в награду получило новое здание. Но ведь Горбачев отказался от брежневской доктрины, кремлевские войска вышли из Афганистана, а советское влияние на африканском континенте и в арабских странах тает, как снег в пустыне. Так чем же теперь занимаются те молодые теннисисты и теннисистки? Что производит машина, запущенная Хрущевым и Андроповым? На кого работает?

Такси остановилось перед серым четырехэтажным шлакобетонным домом, выстроенным буквой «П». Пустой проем в нижней части этой буквы смотрел на Садовое кольцо, но был отгорожен от него высокой решеткой, а в центре забора-решетки стояла бетонно-кирпичная будка проходной. Внутри сидели два милиционера. Короче говоря, это здание было как две капли воды похоже на штаб провинциального военного округа, а совершенно пустой двор за решеткой мог быть только плацем для отработки строевого шага.

Однако на тусклой стеклянной вывеске было написано агентство печати «Новости» и перед проходной у тротуара стоял наш интуристовский автобус. Так что сомнений не было – мы приехали куда надо. Правда, опоздали на четыре минуты, и теперь нам придется объяснять этим милиционерам, кто мы, что мы, вызывать Барри Вудстона и т. д.

Но вдруг какой-то биологический механизм щелкнул во мне и заработал даже раньше, чем я успел осознать.

– Следуй за мной! Ни о чем не спрашивай! – приказал я японке и стремительно, по-хозяйски шагая, направился прямо в проходную.