Московский полет

Мичико поспешно семенила за мной. Главное в искусстве преодоления проходных советских официальных учреждений – это сочетание хозяйски-уверенной походки и барски-небрежного кивка охранникам, причем ни в коем случае нельзя встречаться с ними глазами. Да, вы видите их краем зрения, и вы отметили это вежливо-беглым кивком, но они слишком мелкие птицы, чтобы заглядывать им в глаза. А то, что вы свой, из этой или из еще более высокой организации, – это демонстрирует ваша уверенность – вы точно знаете, куда идти.

Я понятия не имел, куда тут идти, – прямо за проходной был только пустой по случаю субботы плац, – но я уверенно, как хозяин, прошел мимо охранников-милиционеров. И безусловно, я шел первым, а не после дамы, пусть даже она и иностранка. Хамство – второе счастье советского бюрократа.

Мне повезло, в глубине двора-плаца под бетонным козырьком здания оказались дубовые двери с массивной резной ручкой – характерный признак парадного входа. Я уверенно потянул дверь на себя и только теперь, поскольку милиция была далеко, пропустил даму вперед.

И это было ошибкой.

Потому что за дверью оказалось еще два милиционера. Интересно, зачем информационному агентству двойная милицейская охрана?

– Куда? Пропуск! – грубо остановили японку.

Она беспомощно оглянулась на меня, но я уже разглядел в глубине узкого коридора, у лифта, нашу интуристовскую гидшу Олю Зеленину.

– Мы из делегации! – сказал я милиционерам и позвал гидшу: – Оля!

Генерал Алексей Быков, начальник пресс-центра Комитета госбезопасности СССР, не был ни толстым, ни мордастым, как 90 процентов советских генералов. Больше того – на нем даже не было генеральского мундира. Пятидесятипятилетний худощавый мужчина в дешевом сером костюме советского пошива и в белой рубашке без галстука. Короткий бобрик темных волос с проседью, маленькое простоватое крестьянское лицо с жесткими скулами делали его похожим на бригадира сибирской стройки. Он сидел по правую руку от Евгения Голякова, заведующего латиноамериканским отделом АПН, который на правах хозяина вел пресс-конференцию. Этот Голяков был абсолютно не похож на того теннисиста, который возглавлял отдел двадцать пять лет назад. Ему было под шестьдесят, маленький, толстенький и желчный хорек, он изо всех сил старался быть обаятельным и даже представился нам на американский манер: «Юджин».

Слева от «Юджина» возвышался тяжелый, тучный полковник Азаренко, представитель Политического управления Советской Армии. Его огромная, как астраханская дыня, лысая голова сидела прямо на плохо выглаженной офицерской рубашке с полковничьими погонами, а на большом и голом лице стойко держалось хмурое выражение подневольного человека, отбывающего докучливую повинность. Впрочем, я мог понять советского полковника: суббота, нерабочий день, самое время уехать из жаркой Москвы на дачу, а его загнали на встречу с этими американцами. Пропал выходной, а ради чего? Ради этой м…дацкой новой политики заигрывания с Западом…

ГОРАЦИЙ СЭМСОН (журналист из Нью-Йорка): У меня вопрос к представителю КГБ. Недавно у нас писали, что, кажется, в «Правде» была статья бывшего полковника КГБ и в этой статье он извинялся за свою прошлую деятельность. Мне интересно узнать, что вы думаете о бывшем сотруднике КГБ, который выступает теперь в печати с такими заявлениями?

Я с удивлением взглянул на Горация – двадцатилетний парень в ковбойке, джинсах и кроссовках, ну типичный студент, а так замечательно разыграл первую подачу! С одной стороны – мол, мы не с Луны свалились, мы в курсе советских дел, а с другой – и не лобовая атака, а как бы вежливая разведка боем. Выслушав перевод вопроса, генерал Быков ответил сухими, заранее отредактированными формулировками.

ГЕНЕРАЛ БЫКОВ: Речь идет, как я понимаю, о статье Карповича, полковника КГБ в отставке, который выступил не в «Правде», а в журнале «Огонек» со своей личной оценкой событий того периода…

***

У генерала был голос заядлого курильщика, теряющий силу в середине предложения, как при застарелой эмфиземе легких, после каждого короткого вдоха генерал начинал фразу очень громко, но заканчивал ее почти на шепоте:

– Должен сказать, что оценка тех событий Карповичем в корне отличается от моих оценок и оценок моих коллег… (Вдох.) Мы считаем, что меры, о которых пишет Карпович, были приняты тогда в полном соответствии с законом, который существовал в нашей стране в семидесятые годы… (Вдох.) Судебные процедуры не нарушались, и широкие массы трудящихся одобряли действия КГБ того периода…

Мяч, как видите, попал в «глухую защиту». Мол, мы были исполнителями закона, и народ нашу деятельность одобрял. Точка. Если мы и держали нобелевского лауреата Сахарова в ссылке или бросали диссидентов в психушки и тюрьмы, то это было по закону, нам не в чем каяться. Конечно, мне захотелось немедленно вмешаться и уличить генерала в откровенном вранье.