Московский полет

– Спасибо! Пока!

– Подожди! У тебя есть деньги на метро?

– Это не важно! Я не возьму у тебя ни копейки! Я дойду пешком! Пока!

– Идиот! Стой! Ты какой-то безумный! Все-таки я теперь в каком-то смысле твоя невеста… – И она поцеловала меня прямо в губы.

Это был наш первый, двадцать пять лет назад, поцелуй, но я помню его до сих пор – он был головокружительней даже той минуты, когда меня, семнадцатилетнего, сделала мужчиной моя тридцатилетняя соседка. И вообще, хотя мы встречались уже два месяца, я только в этот миг ощутил пьянящую уступчивость ее губ, упругость ее груди и обволакивающее тепло ее тела.

Но я оторвал ее от себя – мне уже некогда было целоваться даже с ней! Теперь, как боксер перед выходом на ринг, я весь был поглощен предстоящей схваткой с хозяевами советского кинематографа. И, помню, я бегом побежал по ночной Москве в общежитие, неся Анин поцелуй, как орден, и досадуя лишь на то, что рабочий день на киностудиях начнется только через несколько часов…

Я позвонил ей почти через год – в день своего рождения и через неделю после того, как был запущен в производство мой первый фильм «Юнга торпедного катера». Я позвонил в семь утра, потому что уже в 10.30 должен был улететь в Мурманск искать место для натурных съемок. Это был совершенно формальный звонок – я был уверен, что даже если Аня и не вышла замуж, она уже давно забыла идиота, который взял с нее слово ждать полгода, а сам даже не позвонил. Но раньше я не мог – еще целую неделю назад, до запуска моего фильма, я был никто.

– Алло… – прозвучал в трубке ее заспанный голос, от которого мои ноги тут же стали ватными.

– К-хм… Это Вадим… – произнес я враз осипшим голосом.

– Ваденька! – воскликнула она. – С днем рождения! Где ты?

– Откуда ты знаешь про мой день рождения? – изумился я.

– Я помню. Откуда ты звонишь?

– Из гостиницы «Армения». Через три часа я улетаю в Мурманск на выбор натуры. Я запустился с фильмом…

– Можно, я тебя провожу?

– А ты… ты еще свободна? – спросил я без дыхания.

– В каком ты номере? – спросила она.

– В двадцать восьмом.

– Я приеду через сорок минут. Мы успеем позавтракать вместе, не завтракай без меня! – И она положила трубку.

Вы можете себе представить, что со мной было, пока я ее ждал?

Через час она вошла в номер, близоруко щурясь своими зелеными глазами русалки, и вручила мне, ошеломленному, огромную охапку алых роз и бутылку шампанского. Заняв таким образом мои руки, она шагнула ко мне, обняла и поцеловала в губы.

Это был наш второй, двадцать четыре года назад, поцелуй, но я и его помню до сих пор. Потому что это был поцелуй не только любимой женщины, но и… матери. Да, именно в Ане сошлось для меня все: и мальчишеский идеал женской красоты, и мгновенно преодоленный эдипов комплекс. Помню, как от этого поцелуя что-то меня отпустило, освободило, словно все свои двадцать восемь лет до этой минуты я простоял по стойке «Смирно», а теперь получил команду «Вольно!» И пока я, растопырив руки, истуканом стоял перед ней, как Соломенное Пугало перед Волшебником Изумрудного города, она вдруг одним движением сбросила с себя платье. В следующее мгновение мы были уже в постели. Именно там, на гостиничной кровати в Столешниковом переулке, на простынях с жирными фиолетовыми штемпелями «Гостиница АРМЕНИЯ, Управление бытового обслуживания Мосгорисполкома», ваш покорный слуга убедился, что Анна была действительно женщиной всей его жизни – самой волшебной из тех, которые были у него до и после нее. От ее груди так пахло теплом и уютом моей матери, что я мгновенно превращался в младенца, чмокающего губами, и одновременно дикая вспышка желания аркой вздымала мой позвоночник, как цунами вздымает морскую волну. Я зарывался в ее тонкие русые волосы, я метался по ее телу и сатанел от бешеного желания иметь ее всю, целиком, сразу и везде – ее шею с завитками русых волос, ее персиковые плечи, высокую грудь, живот, бедра, мягкие коленки и даже ступни ее ног!

Так щенок, привезенный из городской квартиры в весенний лес, мечется по лесной опушке, шалея от сотни оглушающих запахов и соблазнов охоты, гона и страсти. И так моя пятилетняя дочь Хана лихорадочно мечется по магазину Toys Are Us, хватая с полок игрушки…

А Аня, успокаивая меня и одновременно возбуждая до щемления в сердце, мягко сползала по мне вниз, целуя мою шею, грудь, живот. И когда ее теплые, мягкие, материнские губы коснулись моего изнемогающего от напряжения «памятника космонавтам» – о Господи! О-о-о-о…

Я проснулся. Я проснулся от того, что кончил в том прекрасном сне. Еще с минуту я полежал в дреме, не желая расставаться с ее губами и возвращаться из той блаженной постели в реальный день. Но странная солнечная тишина вокруг заставила меня вспомнить, что я – в Москве! В Москве!!! На 22-м этаже гостиницы «Космос»!