Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Учебный год начинался в университете 17 августа и заканчивался 28 июня, после чего проходили публичные экзамены и торжественный акт. Летом и зимой, от Рождества до Крещения, студенты расходились на каникулы, а профессора отправлялись в инспекторские поездки по училищам своего учебного округа. Перед началом лекций учащиеся должны были получить у ректора список профессоров, занятия которых им необходимо было посещать в этом учебном году. «На право слушания лекций выдавалась каждому на латинском языке табель, в которой по каждому факультету выставлены были с именами профессоров все предметы университетского учения, ректор отмечал в них, по собственному усмотрению, те предметы, слушание которых делалось для снабженного табелью обязательным»[333]. Впрочем, как видно из книги регистрации за 1811/12 г., студенты могли сами выбирать профессоров, составляя для ректора их список[334]. Важно отметить, что судя по спискам в этой книге, а также по тем фамилиям профессоров, которые приводят мемуаристы, большинство студентов посещали занятия сразу нескольких факультетов. Это не обязательно свидетельствовало о личной одаренности и тяге к науке конкретного студента, а просто отражало общий «энциклопедический» характер занятий в университете. Первый год обучения представлял своего рода вводный курс, призванный несколько выровнять уровень знаний учащихся и подготовить их к более специализированным занятиям на своих факультетах, поэтому неудивительно, что сюда включались лекции нескольких отделений, а некоторые предметы, например, всеобщая история, были общими для студентов всего университета. При дальнейшем обучении только студенты-медики, в основном разночинцы, занимались и жили обособленно, в отдельном помещении во дворе университета, в то время как учащиеся остальных отделений — этико-политического, физико-математического и словесного — практически не различались между собой, ходили на лекции вместе, вот почему, например, в показаниях декабристов на следствии, или в других записках, где автор перечисляет своих университетских профессоров, мы почти всегда видим преподавателей всех трех названных факультетов.

Кратко остановимся на самом характере университетских занятий. Как и в пансионе, и в академической гимназии, лекции делились на утренние, с 8 до 12 ч., и вечерние, с 2 до 6 ч. Продолжительность лекции равнялась одному часу. Редко кто из профессоров начинал читать с 8 утра, т. е. зимой еще при свечах; большинство лекций начинались в 9 часов, точно так же из всех профессоров только один Каченовский начинал послеобеденные занятия с двух, а наиболее популярными были часы с 5 до 6 вечера. Лекции проходили в специально предназначенных для них аудиториях главного университетского здания или находившихся рядом корпусов, приватные занятия профессора обычно вели у себя на квартире, которая также располагалась в здании университета или поблизости. Каждый профессор читал лекции, как правило, четыре раза в неделю, и если он объявлял в данном учебном году несколько курсов, то делил эти часы между ними. Часы преподавания были расположены так, что позволяли студентам по своему выбору, без наложения одних занятий на другие, посещать лекции семи-восьми профессоров. Не ко всем лекциям у студентов было одинаковое отношение, и соответственно различалось и их поведение на занятиях: Свербеев вспоминает, что на обязательных лекциях по всеобщей истории, которые читал «бич студенческого рода» Черепанов, «не успеет пройти четверть часа, и уже начинает слышаться сопенье, а потом и храпенье то в том, то в другом углу обширной аудитории, наполненной до тесноты студентами; не засыпали у него только те, которые запасались какой-нибудь книгой». Зато блестящие лекции по физике профессора Страхова с их увлекательными опытами студенты слушали затаив дыхание. Большой проблемой для многих студентов было слушание лекций на иностранных языках. Так, товарищ Грибоедова по учебе В. Шнейдер (будущий профессор Петербургского университета) впоследствии говорил, что «благодаря знанию древних языков, Грибоедов почти один из русских был в состоянии следить за лекциями немецких профессоров, читавших по латыни»[335]. О множестве студентов, не понимавших французских лекций профессора Фишера, пишет в своем дневнике Н. Тургенев. Некоторые профессора, как X. Шлецер, даже по несколько раз меняли язык преподавания.