Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Одним из наиболее талантливых литераторов мерзляковского кружка, близким по складу характера и творчеству к самому Мерзлякову, был поэт Захар Алексеевич Буринский (1784–1808). Родившийся в семье священника из Переславля-Залесского, он некоторое время учился в Московском университетском благородном пансионе, в 1801 г. поступил в казенные студенты, в 1804 г. окончил курс кандидатом по философскому факультету. С 1807 г. Буринский — магистр и адъюнкт философии и словесных наук. Во время учебы в университете он пользовался поддержкой попечителя М. Н. Муравьева, готовившего его для преподавания всеобщей истории. На смерть Муравьева Буринский откликнулся поэтическим посланием, сочувственно процитированным Батюшковым в его программной речи «О влиянии легкой поэзии на язык». В это же время Буринский сблизился с Мерзляковым, поддерживал переписку со своим пансионским товарищем Н. И. Гнедичем. Как и Мерзляков, Буринский отличался веселостью и общительным нравом в компании, притягивал к себе друзей, которые сохранили о нем память как о незаурядном, но нераскрывшемся литературном даровании. «Не забуду и тебя, милый беспечный мой Буринский, будущее светило нашей литературы, поэт чувством, поэт взглядом на предметы, поэт оборотами мыслей и выражений и образом жизни — словом поэт по призванию! — пишет Жихарев, прощаясь с университетом в 1806 г. — Не забуду тебя, скромный обитатель бедной кельи незабвенного нашего поэта Кострова, которого наследовал ты талант, но не наследовал его слабостей»[366]. Николай Тургенев отмечает в дневнике после пансионского акта: «Буринский славно сказывал стихи, но не худо и шалил за ужином»[367]. При этом в нескольких известных нам письмах Буринского он предстает совершенно с другой стороны: человеком чувствительным, ранимым, тяжело переживающим обиды и несправедливости, склонным к глубоким медитативным размышлениям. «Люди нашего состояния живут в рабстве обстоятельств и воли других… Сколько чувств и идей должны мы у себя отнять! Как должны переиначить и образ мыслей и волю желаний и требований своих самых невинных, даже благородных склонностей! — Мы должны исказить самих себя, если хотим хорошо жить в этой свободной тюрьме, которую называют светом. У турок есть обыкновение тех невольников, которым удается понравиться господину, заставлять в саду садить цветы! О! если бы судьба доставляла нам хотя такую неволю!»[368] Последние годы жизни Буринского сопровождали какие-то не вполне ясные нам несчастные события. На его внезапную смерть в мае 1808 г. откликнулись стихами Мерзляков и И. Б. Петрозилиус, немец-гувернер в семье Грибоедовых, очевидно, близко друживший с Буринским, что, как мы увидим ниже, показывает еще одну сторону университетских знакомств создателя «Горя от ума».

Оба поэта — 3. А. Буринский и А. Ф. Мерзляков — тесно соприкасались в своей жизни с университетским благородным пансионом, публиковали стихотворения в его изданиях, и неудивительно, что многих их знакомых мы видим среди членов Собрания воспитанников благородного пансиона. Список авторов «Утренней зари» и других названных выше сборников помогает нам выявить наиболее активных участников этого литературного кружка, и хотя его заседания во многом носили формальный характер, являясь частью воспитательной системы А. А. Прокоповича-Антонского, им сопутствовала иногда и настоящая дружба между членами собрания, о которой мы можем узнать из их личной переписки. За период с начала XIX в. до Отечественной войны в собрании сменилось несколько поколений воспитанников, для каждого из которых характерны свои дружеские связи. Среди старшего поколения, наиболее активно участвовавшего в первых книгах «Утренней зари», мы можем выделить И. А. Петина и Д. В. Дашкова. Ивану Петину, окончившему пансион в 1803 г. в ранге первого воспитанника, посвящено замечательное воспоминание Батюшкова, служившего с ним в одном полку во время похода 1807 г. и финляндской кампании и оплакавшего его смерть на 26 году жизни в «битве народов» под Лейпцигом. «Ум его, — пишет Батюшков, — был украшен познаниями и способен к науке и рассуждению, ум зрелого человека и сердце счастливого ребенка: вот в двух словах его изображение»[369]. Стихотворные опыты Петина публиковались только в пансионских сборниках, но Батюшков считал, что «несколько басен, написанных им в ребячестве, и переводов из книг математических показывали редкую гибкость ума, способного на многое».