Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века

Медицинский факультет с созданными при нем врачебными институтами стоял особняком от университета и был ближе по духу к Медико-хирургической академии, где учились и преподавали многие его профессора. Преподавателями медицинского факультета с 1804 по 1812 г. были: на кафедре анатомии, физиологии и судебной врачебной науки — Барсук-Моисеев, Венсович (1808–1811), Грузинов (с 1811), патологии, терапии и клиники — Политковский, а с 1809 г. Мудров, врачебного веществословия, фармации и врачебной словесности — Щеголев, Котельницкий, Воинов, хирургии — Керестури (до 1805), Гильтебрант, повивального искусства — Рихтер, Данилевский, скотолечения — Андреевский, Реннер (с 1811).

Старейшим и наиболее уважаемым среди этих профессоров был Франц Керестури[281]. За свою 40-летнюю деятельность в университете, начав карьеру с должности прозектора, Керестури закончил ее первым президентом основанного в 1804 г. Общества соревнователей медико-физических наук. В 70—80-е гг. XVIII в. он был одним из ведущих московских врачей. Во время знаменитой чумы 1770 г. профессор активно, с опасностью для собственной жизни помогал больным. Керестури преподавал в Московском университете анатомию по руководству Пленка, «показывая строение тела человеческого над трупами, разнимая и приуготовляя оные искусственным образом. Для рассмотрения же тончайшего строения малейших частей в помощь употреблял он микроскоп». Также на занятиях он показывал случаи, «касающиеся до т. н. судебной медицины»[282]. Долгое время Керестури служил в качестве медика у кураторов и директоров университета. В 1803 г. престарелый профессор заболел и, достигнув 70 лет, вынужден был оставить преподавание.

Биограф отмечает, что Керестури был известен более как практикующий врач, нежели как ученый. В этом усматривается вообще характерная черта медицинского факультета, который, как и Медико-хирургическая академия, призван был обслуживать практические потребности гражданских и военных ведомств в квалифицированных медиках. Единственным возможным исключением, дающим нам пример профессора, равно искусного как оратор, лектор, ученый и медик-практик, можно назвать Ф. Г. Политковского. Обучавшийся в Париже и Лейдене естественной истории, физике и химии и некоторое время преподававший натуральную историю в университете, он соединял глубокие сведения по естественным наукам с искусством врача, причем «свои способы лечения, против многих главных возражений и публикованной диатрибы применял он к личным и народным привычкам. Практику в них имел счастливую, высокую, бедным всегда благодетельную. Искусством и нравом скоро приобрел значительное состояние»[283]. На своих лекциях Политковский не был рабским последователем одной какой-либо из известных систем, но из всех избирал лучшее. На его лекции часто заходили посторонние слушатели и слушательницы, что смущало профессора, заставляя щадить их при выборе предмета занятия. «Соскучившись таким модным ограничением, для устранения его, однажды, при своих милых посетительницах, Политковский начал говорить прямо, хотя и с некоторую пощадою, о действии лекарств на очищение желудка, naturalia non sunt absurda. С тех пор модницы не заглядывали более в класс слишком откровенного профессора»[284].

Талантливым лектором среди других профессоров также называли В. М. Котельницкого. Но никто из них не добился такой любви студентов, привязанности московских жителей самых разных сословий, благодарных за его помощь, как М. Я. Мудров. Необыкновенна судьба Мудрова, сына бедного вологодского священника, пришедшего пешком в Москву, добившегося права учиться за границей, масона, члена тургеневского кружка, друга многих замечательных людей своего времени, который к тому же приобрел заслуженную славу одного из лучших московских врачей. Вклад Мудрова в отечественную медицину велик: он был первым русским профессором, читавшим курс военной гигиены и оценившим в должной степени значение медицинской профилактики. «Ряд положений, выставленных Мудровым, до сих пор не утратил своей свежести и актуальности. Он учил молодых врачей лечить не болезнь, а больного, он боролся с увлечением сложными лекарственными смесями, в которых большинство врачей видело тогда основное содержание терапии, он первый указал на необходимость расширения клинической практики в системе преподавания медицинских наук»[285].