Московский завет

Старик судорожно закашлялся, замахал руками, затрясся – только тогда Ростопчин отдернул пальцы от его шеи. Подобно выброшенной на берег рыбе Бутурлин удивленно таращил глаза, жадно глотал воздух и, ступив пару шагов, замертво повалился на топчан, сколоченный из неструганных досок.

«Никак задавил? Нет, он словно нарочно в гроб сошел…» - испуганно подумал генерал-губернатор, соображая, что ему делать дальше. Расследовать происшествие никто не станет, да и кто осмелится сказать супротив хотя бы слово – он здесь власть, так что опасаться нечего. Другое дело, что цель визита была бездарно загублена, и прежние вопросы породили лишь новые, еще более непонятные.

- Сам виноват, - раздосадовано сказал Ростопчин мертвому старику. – Надо было не темнить, а отвечать без утайки, как на исповеди. Тогда бы тебя пальцем не тронул! Так бы и выгадывал в своей конуре прощения: днем с азартом раскладывая пасьянсы, а ночью слезно молясь…

Несмотря на внезапную смерть Бутурлина, генерал-губернатор не спешил уходить, решив по случаю обыскать комнату старика. Разумеется, для установления истины и пользы дела.

Вначале граф пошарил под столом, затем под иконой, и даже не постеснялся расколошматить бюст Вольтера. Произведя обыск и незначительные разрушения, он не обнаружил ничего стоящего.

«Постой-ка, старый плут перед смертью к топчанчику ринулся не просто так?! Упырь наверняка хотел прикрыть своим телом что-то интересное!» - Ростопчин осторожно перевернул мертвеца с бока на бок, внимательно осматривая под каждым углом матраса. Но и там было пусто.

«Шалишь, пройдоха, меня так дешево не проведешь. Не на того напал! – Генерал-губернатор встал на четвереньки, запуская руку под топчан. – Так и знал! Шкатулка!»

Немедля открыл, но кроме Елизаветинского рубля, оловянного солдатика, да почерневшего розового бутона ничего не нашел.

- Выходит напрасно, Федор Васильевич, ты моего крестника задушил…

Ростопчин испуганно поглядел по сторонам.

- Кто… кто говорит? - Закричал Ростопчин, выхватывая из ножен шпагу. - Покажись немедля, раз приказывает сам генерал-губернатор!

- Я здесь, я рядом…

Ростопчин прислушался, и ему показалось, что голос исходит из чрева умершего Бутурлина. Он перехватил шпагу и поспешно перекрестился.

- Никакого злого умысла… Фатальное стечение обстоятельств!

- Не оправдывайтесь, - отозвался утробный голос. – Я вас не осуждаю. Более того, вашей рукой управляло само Провидение, и не убийцей вы стали для несчастного Петруши, а его освободителем!

- В самом деле? - Не веря своим ушам, пробормотал Ростопчин. - Как такое возможно?

- В шкатулке вы нашли те странные артефакты, которые удерживали Бутурлина в его чистилище, - голос Брюса звучал уже явственно и живо. - Когда Петр Александрович был пятнадцатилетним мальчиком, он страстно возжелал одну прачку, крепостную девицу, чуть старше себя.

- С кем не бывает, - невольно усмехнулся Ростопчин, - дело шаловливое, молодое…

- Прошу впредь меня не перебивать! – властно окрикнул чернокнижник, отчего Ростопчин съежился и выронил шпагу. – Так вот, девице, по тогдашнему правилу, он подарил розу для их амура, а за предоставленные утехи, опять по тем же правилам, заплатил рубль серебром. Вскорести девица зачла мальчика и спустя положенный срок благополучно им разрешилась. Даже имя ему придумала: «Ивашечка».

Батюшка Петруши был человеком суровым и не сентиментальным. Закаляя у сына волю, поставил ему условие: или тот избавится от бастарда, или прямиком отправится в солдаты. Юный Бутурлин был хилый телом и чахлый душою, поэтому, обливаясь слезами, он утопил своего некрещеного сына в грязном материнском корыте. Батюшка Петрушин выбор одобрил и не долго думая, продал девицу с глаз долой. И зажил бы наш Петруша по-прежнему, да неуспокоенный дух утопленника Ивашечки поселился в его воспаленных мозгах, корил, нашептывал гадости, рассказывал о своих скитаниях, злоключениях в аду и горьком безнадежном прозябании. Да обещал подыскать отцу местечко поглубже в геене огненной, рядом с детоубийцей Иродом. Такова была плата за грех.

- Так вот почему Бутурлин бросил карьеру и, сказавшись покойником, замуровал себя на Яузе, - догадался Ростопчин. – Но зеркала-то ему зачем? Шага без отражений не ступить!

- Все из-за Ивашечки, - проникая в мысли графа, ответил Брюс. – Утопленник обещал батюшке подменить душу: его грешную на свою погубленную. Вот Бутурлин, по-своему разумению, и пытался Ивашечку отражениями заморочить! Так четверть века за нос и проводил, пока ты от этого бремени старика не избавил.

- Стало быть, я не душегуб? Я избавитель? – воодушевлено спрашивал генерал-губернатор у мертвого Бутурлина. Спрашивал все настойчивей, но Брюс больше ему не отвечал. – Эй, Яков Вилимович, сказывай! Не запирайся!

Сзади послышались тяжелые шаги, вслед которым воздух пропитался духом перегара и табака. Генерал-губернатор молниеносно подхватил с пола шпагу и поправил мундир.

- Ваше превосходительство, - пробасил денщик и, удивленно уставившись на покойного Бутурлина, рассеяно добавил, - вы чего же с покойником разговариваете?