Московское гостеприимство

– Ничего подобного я не читал.

– То-то же… Вы третью строку поняли?

– Ах, это где мыши?… Очень, очень мило.

– Вы поняли, что такое мыши?

– Как же! Это такие серые животные из породы грызунов, которые…

– Боже! И такой человек – редактор! Ну, где у вас мозги? Я спрашиваю, где ваши мозги?

Боясь, чтобы он в поисках моих мозгов не вспомнил о револьвере, я поспешил замять этот щекотливый вопрос.

– А эта строка у вас – чудо, что такое!

Как шаман, я дик, я страшен…
Не хочу в подвал!

– Ты догадался, почему он не хочет в подвал?

– Гм… Конечно! Надеюсь, у него были основательные причины для этого.

– У тебя в разговоре ужасно пошлая проза… Я уверен, что тебе не понятна даже такая элементарная строка:

Одинок, я в зубьях башен…

– Испытал ли ты такое одиночество?

– Откровенно говоря, такое одиночество мне не перепадало. Так, вообще, кое-что… было.

– Тебе, вероятно, незнакомо и это переживание:

Черепа овал
Целовал…

– Переживал ты это?

– Погодите… Дайте вспомнить! Вы говорите: овал черепа? Нет!.. Насколько память мне не изменяет – не приходилось.

Я скорбно вздохнул:

– Да и где мне! Так, живешь себе без всякого удовольствия…

– Потому что ты не поэт, а червь.

– Совершенно верно. Это вы тонко подметили.

– Ну так вот… Оставляю тебе это стихотворение… Не благодари! Терпеть не могу, когда мне руки лижут. Заплатить можешь сейчас. Постой – сколько тут строк? Десять? Ну, будем считать для ровного счета – пятнадцать… я беру по три рубля строка (это ты заруби себе на носу), значит, сорок пять… ну, для ровного счета – пятьдесят рублей!

Искоса взглянув на револьвер, я вынул из бумажника деньги и робко положил на стол.

Взявши их, он сказал:

– Только слово «серые» напечатайте серой краской…

– Виноват, но типографские условия…

Стуча револьвером по столу, он отчетливо отчеканил:

– Знайте, что для меня типографских условий не существует! Я хочу, чтобы мои стихотворения производили на публику впечатление…

– Бреда сумасшедшего, – хотел докончить я вслух, но промолчал.

Когда он встал и спрятал опасное оружие, собираясь прощаться, я предложил ему, втайне дрожа от радости, что он уходит:

– Можно там, где вы говорите о жирных мышах…

– Ну…

– Напечатать слово «жирные» жирным шрифтом. Это произведет впечатление…

– Идиот!..

Он презрительно пожал плечами и вышел, пропуская ко мне в кабинет нашего сотрудника.

– Скажите, – угрюмо спросил я, – что это за сумасшедший?

Сотрудник удивленно посмотрел на меня.

– Сумасшедший?… Это известный поэт-модернист. Его везде охотно печатают.

Я уткнулся в бумаги и проворчал:

– Охотно вам верю.

Чад

План у меня был такой: зайти в близлежащий ресторан, наскоро позавтракать, после завтрака прогуляться с полчаса по улице, потом поехать домой и до обеда засесть за работу. Кроме того, за час до обеда принять ванну, вздремнуть немного, а вечером поехать к другу, который в этот день праздновал какой-то свой юбилей. От друга – постараться вернуться пораньше, чтобы выспаться как следует и на другое утро со свежими силами засесть за работу.

Так я и начал: забежал в маленький ресторан и, не снимая пальто, подошел к буфетной стойке.

Сзади меня послышался голос:

– Освежиться? На скорую руку?

Оглянувшись, я увидел моего юбилейного друга, сидевшего в углу за столиком в компании с театральным рецензентом Буйносовым.

Все мы обрадовались чрезвычайно.

– Я тоже зашел на минутку, – сообщил юбилейный друг. – И вот столкнулся с этим буйносным человеком. Садись с нами. Сейчас хорошо по рюмке хватить.

– Можно не снимая пальто?…

– Пожалуйста!

Юбиляр налил три рюмки водки, но Буйносов схватил его за руку и решительно заявил:

– Мне не наливай. Мне еще рецензию на завтра писать нужно.

– Да выпей! Какая там еще рецензия…

– Нет, братцы, не могу. Мне вообще пить запретили. С почками неладно.

– Глупости, – сказал я, закусывая первую рюмку икрой. – Какие там еще почки?

– Молодец, Сережа! – похвалил меня юбилейный друг. – За что я тебя люблю: за то, что никогда ты от рюмки не откажешься.

Именно я и хотел отказаться от второй рюмки. Но друг с таким категорическим видом налил нам по второй, что я безропотно чокнулся и влил в себя вторую рюмку.

И сейчас же мне чрезвычайно захотелось, чтобы и Буйносов тоже выпил.

– Да выпей! – умоляюще протянул я. – Ну, что тебе стоит? Ведь это свинство: мы пьем, а ты не пьешь!

– Почему же свинство? У меня почки…

– А у нас нет почек? А у юбиляра нет почек? У всякого человека есть почки. Это уж, брат, свыше…

– Ну, я только одну…

– Не извиняйся! Можешь и две выпить. Буйносов выпил первую, а мы по третьей.

Я обернулся направо и увидел свое лицо в зеркале. Внимательно всмотрелся и радостно подумал: «Какой я красивый!»

Волна большой радости залила мое сердце. Я почувствовал себя молодым, сильным, любимым друзьями и женщинами – и безудержная удаль и нежность к людям проснулась в душе моей.

Я ласково взглянул на юбиляра и сказал:

– Я хочу выпить за тебя. Чтобы ты дождался еще одного юбилея и чтобы мы были и тогда молоды так же, как теперь.

– Браво! Спасибо, милый. Выпьем. Спасибо, Буйнос! Пей – не хами.