Московское время

Петрович быстро вскинул на него глаза. Он уже знал о теории Опалина, что на территории Москвы, а возможно, и других городов СССР орудует опасный убийца. Убивает по ночам, душит свои жертвы, которые никак с ним не связаны, а на память берет мелкие предметы. Но Петрович дорого бы дал, чтобы Опалин оказался неправ, потому что если у очередного убийства не окажется свидетеля или если убийца не оставит на месте преступления важную улику, которая позволит его вычислить, шансы изловить его будут крайне невелики, и никакой Шерлок Холмс тут не справится.

– Может быть, они поссорились? – пролепетала мать. – Но Нинель мне ничего такого не говорила…

Имя Нинель в те годы сделалось чрезвычайно популярно – и вовсе не из-за иностранного звучания, а потому, что «Нинель» – это Ленин, прочитанное наоборот.

– Как зовут молодого человека, где он живет и где его можно найти, кроме дома? – спросил Опалин.

Он записал все полученные сведения и, глядя на сидящую напротив измученную женщину, проговорил:

– Я обещаю вам сделать все возможное, чтобы поймать убийцу вашей дочери… А теперь возвращайтесь домой. Петрович! Проводи Варвару Афанасьевну… Нет, вот что: скажи Харулину, пусть довезет до дома, да и сам езжай, проследи, чтобы все было в порядке.

– А если Харулин на выезде?

– Зызыкина попроси.

Рыцарь, чистый рыцарь, с неудовольствием помыслил Петрович. Как будто у них мало работы или они обязались работать няньками для родственников жертв. Но в глубине души он все же сознавал правоту Опалина – и не только из соображений гуманности, а и потому, что свидетели, к которым проявляли участие, проникались к Ивану симпатией и нередко вспоминали какие-то дополнительные детали, мелочи, которые сильно помогали в расследовании.

Как только Петрович и мать убитой покинули кабинет, Опалин вызвал по телефону Казачинского, а вещдоки завернул в бумагу и спрятал в сейф.

Юра вошел, держа в руках газету.

– Новости слышал? Пятую страницу сразу смотри…

Опалин взял номер и скользнул глазами по заголовкам. Внеочередная четвертая сессия Верховного Совета СССР… Учебный год начался… 160 тысяч колхозников строят Ферганский канал… А, вот и пятая страница. Заседание Германского рейхстага. Ратификация Договора о ненападении. Военные действия между Германией и Польшей. Всеобщая мобилизация в Англии. Во Франции объявлены всеобщая мобилизация и осадное положение… Прекращение пассажирского движения на железных дорогах Голландии в связи с военными перевозками…

– На кой мне все это? – сердито спросил Опалин, бросая газету на стол. – Давай по делу: я попросил доктора Бергмана сообщить, если поступят убитые, которых душили руками. В общем, трупов набралось прилично, но все убийства не по нашей теме и их быстро раскрывали. А вчера – стенографистка эта. Нинель Уманец, двадцатого года рождения. Тело найдено в ста метрах от дома. Убита ночью, из кошелька пропало фото ее кавалера, но могла и сама порвать – если, к примеру, они поругались. Съезди к кавалеру этому и допроси, вот его данные. – И Опалин протянул Юре исписанный характерными каракулями листок. Казачинский, впрочем, давно уже привык к почерку Ивана и научился без труда его разбирать. – Там еще записи насчет ближайшего окружения, потому что девушку убили, когда она возвращалась домой с дня рождения подруги. Тоже проверь, чем черт не шутит. Алиби, враги… в общем, все как обычно.

Юра уже привык к тому, что, если в деле появлялись молодые женщины, Опалин обычно посылал беседовать со свидетельницами именно его. Но сейчас Юру больше занимало положение дел в Европе, а не расследование.

– Ты все-таки газету почитай, – посоветовал Казачинский. – Кажется, мы сумели избежать большой войны.

– Если узнаешь о ссоре между жертвой и ее поклонником или куда фотография делась, звони мне немедленно, – напутствовал Иван.

Когда Юра вышел, Опалин откинулся на спинку стула и провел рукой по лицу. Жизнь не ладилась. Переехал на новую квартиру, с газом, с водяным отоплением – разве не счастье? Никто не стоит над душой, никто не лезет в дверь без спросу. Своя ванная, своя кухня, свой туалет. О чем еще мог мечтать сын деревенского музыканта, перебравшегося в город и ставшего швейцаром? Всегда их семья ютилась в каморке под лестницей, всегда отец униженно бежал открывать дверь перед очередным господином или важной дамой. Выбраться из-под лестницы казалось верхом счастья. Ну, вот и выбрался. Только, пока он шел к своей мечте, у Маши не хватило терпения дождаться, она вышла замуж за врача и уехала во Владивосток.

Опалин достал из нагрудного кармана письмо. Оно нашло его летом, через несколько недель после того, как было отправлено, и с тех пор Иван все время носил письмо с собой.

«Тетя написала мне, что ты был у нее и беспокоился обо мне. Наверное, мне стоило объясниться раньше, но у меня не хватило духа. Я встретила замечательного человека…»

Так, довольно читать, не то настроение опять на весь день испортится. Опалин спрятал письмо и машинально взялся за оставленную Юрой газету.