Московское время

– А вы расскажите вашу версию, – заметил Опалин, ни единым мускулом не выдав, что о ссоре за ужином слышит в первый раз.

– Я хотел закурить. Она отобрала у меня папиросу… Я возмутился. Раньше она не позволяла себе таких вольностей… А в этот раз начала капризничать: не выносит запаха дыма… И вообще заботится о моем здоровье. Мне это не понравилось. – Радкевич насупился. – Она говорила так, словно я был… совсем уж стариком! Лена почувствовала, что перегнула палку, заложила папиросу за ухо и стала вертеться на стуле, нести всякую милую чепуху… Я сдался и даже убрал портсигар, чтобы она… э… не переживала за мое здоровье.

– И все? Больше ничего странного не было?

– Боюсь, ничего.

– Как вы добирались из ресторана до вашего дома?

– На моей машине, разумеется.

– Вы не помните, может быть, кто-то следовал за вами?

– Зачем?

– Просто ответьте на мой вопрос.

– Передо мной и за мной ехали другие машины, – подумав, ответил Радкевич. – Что, собственно, вы хотите от меня услышать? Это был приятный, рядовой вечер. У меня и в мыслях не было, что он завершится для нее… так. И уж конечно, я ее не душил…

Ух, как интересно. Откуда Радкевич знает, как именно была убита жертва?

– Задушили? Откуда вы знаете? – быстро спросил Опалин.

– Позаботился навести кое-какие справки, – уклончиво ответил его собеседник. – После вашего первого визита…

– У кого вы их наводили?

– Не скажу. Не в моих привычках подставлять людей, уж простите…

– Что лично вы думаете о происшедшем? У вас есть своя версия?

– Какой-нибудь бандит, уличное ограбление, – пробормотал Радкевич, ежась. – Другой версии у меня нет.

– О каких-нибудь личных конфликтах Елисеева вам рассказывала?

– Нет.

– А сказала бы?

– Наверное. Она не умела… держать все в себе. Я бы знал, если бы ей кто-то угрожал.

Петрович был разочарован. Будь Радкевич и впрямь виновен, вполне естественно было бы ждать откровений о том, сколько негодяев мечтало лишить его любовницу жизни.

– Я ее не убивал, – упрямо проговорил Сергей Александрович, вздернув подбородок. – С вашей точки зрения, вероятно, я выгляжу подозрительно. Но я не убивал ее…

Опалин вздохнул и потер лоб. Его немного лихорадило – вышел на работу, не долечившись, и вот, не то чтобы потерял нить беседы, но слегка поплыл. А ведь было, было что-то важное, нашептывал ему внутренний голос. Где-то, как-то Радкевич проговорился. О чем?

– В ресторане вы видели кого-нибудь из знакомых? – спросил Опалин наугад.

– Нет.

– А она?

– Не думаю. Я бы понял. Я же говорю, она не умела ничего держать в себе.

Нет, не то. Не ресторан… или ресторан? Двор, она уходит в сумерках через двор…

– Когда она уходила, было еще темно?

– Да.

– На часы вы не смотрели, радио не включали…

– Я не люблю шума, – с достоинством ответил Радкевич. – То есть, – быстро поправился он, – радио, конечно, не то чтобы шум, но… Я не люблю, когда мне навязывают, что именно я должен слушать.

– В доме хорошая слышимость?

– К чему, простите, ваш вопрос?

– Может быть, где-то в отдалении бормотало радио? Подумайте, это может быть важно.

Радкевич задумался.

– Нет, везде было тихо. Я заснул…

Может быть, Елена Елисеева покинула дом на улице Горького еще до начала вещания радиостанций. Хотя кто станет слушать радио рано утром в выходной…

Нет, не в радио дело, да и из показаний Радкевича никаких выводов не сделаешь.

– А что стало с папиросой?

Петрович с удивлением поглядел на Опалина. «Черт, да он совсем спекся… Куда ему вести допрос? В камеру молодца, потом продолжим…»

– С папиросой? – переспросил Радкевич, не понимая.

– Елисеева отобрала у вас в ресторане папиросу. Заложила ее за ухо. А дальше?

– Вы меня проверяете? – пробормотал Сергей Александрович, теряясь. – Я же сказал… она говорила всякие глупости… я рассердился…

– Куда Елисеева дела папиросу? Она же не могла оставить ее за ухом, когда надевала шапку…

– И охота вам… – начал Радкевич. – Что за вздор?

– Вы забрали папиросу и положили ее обратно в портсигар?

– Да нет же! Лена убрала папиросу в свою сумочку, когда мы уходили…

– Она курила?

– Нет!

– Тогда почему не оставила папиросу на столе?

– С какой стати? Это же «Герцеговина Флор». При чем тут папироса? Вы хотите запутать меня? Ее же не из-за папиросы убили…

Но он уже заметил взгляд, которым обменялись сыщики, и счел за благо умолкнуть. Повернувшись на стуле, Опалин открыл сейф и вытащил из него красную шелковую сумочку с золотым замком, всю расшитую бисером. Сейчас, впрочем, сумочка выглядела не самым лучшим образом, потому что металлические части ее были обсыпаны темным порошком для снятия отпечатков пальцев, который, попав на ткань, образовывал некрасивые пятна.

Опалин раскрыл сумочку и одним махом высыпал на стол ее содержимое, заляпанное все тем же порошком. Расческа, пудреница, кошелек, ключ, помада, платок. И никаких следов папиросы.

Иван ощупал сумочку, проверил все отделения – тщетно. Папиросы не было. Хмурясь, он стал бросать вещи по одной обратно в сумку – и неожиданно замер. На поверхности стола осталась едва приметная крошка табака.